Окрик памяти. Книга вторая - [27]

В последний раз хлопоты по телевизионным делам захлестнули Б.П. Грабовского в 1931 году. Его работами заинтересовались сотрудники военной академии. Грабовский выехал в Ленинград, но оказалось, что речь могла идти только о конструкциях механического типа. От договора пришлось отказаться. С тех пор почти на четверть века Б.П. Грабовский полностью отошел от исследований по телевидению.

В 1956–1961 годах в нашей периодической печати стало появляться все больше и больше статей о событиях двадцать пятого – двадцать восьмого годов. Академия наук Франции заговорила о приоритете Советского Союза в электронном телевидении, там стали интересоваться документами с подробностями испытаний «телефота». Борис Павлович также решил вспомнить свою молодость и в декабре 1960 года направил в Комитет по делам изобретений так называемый «интегральный телефот». По мысли автора, телевизионное устройство должно было передавать изображение целиком без разложения на отдельные элементы. Сама по себе спорная идея интегральной передачи не могла быть принята в условиях массового распространения телевизионной техники, основанной на поэлементном разложении изображения. Это был последний телевизионный проект Грабовского.

...Есть книги, таких немного, после прочтения которых в душе остается неизгладимое впечатление от мощи ума автора. Кажется, никто и никогда лучше не сможет написать так, как ты только что прочел. Это впечатление усиливается еще больше, если многое из того, что прочитано, перекликается с твоими чувствами и мыслями. Но выразить их так, как это сделано в книге, к сожалению, не удается. В моей памяти ярким воспоминанием осталось знакомство со вступлением к книге о Леонардо да Винчи[16] А. Эфроса «Леонардо – художник». Трудно удержаться, чтобы не процитировать его и не показать всю глубину и тонкость анализа Леонардо как человека. Этот анализ, как представляется, имеет прямое отношение к творчеству Б.П. Грабовского, который, как и Леонардо, принадлежал к классу малопризнанных гениев-неудачников, не только украшающих мир, но и делающих его богаче и просвещеннее.

«Не будучи не только рабом разделения человеческого труда, но и активно восставая против этого разделения, он метался от темы к теме, нигде подолгу не останавливался. Он не имел постоянной профессии, а если где-то и работал, то только как человек, основная работа которого зависела от материального положения и вспомогательного труда. Он не оставил не только систематических трудов, но и небольших публикаций. И тем не менее он вполне довольствовался своими фрагментами исследований. Ни одну из своих работ он не довел до конца.

У него не было достаточного настоящего и обеспеченного будущего. Это было тяжко само по себе. Но это было еще непереносимее при его взгляде на высоту труда и звание живописца. Он чувствовал себя князем, а жил как наймит. Он притязал на верховный круг человеческого общества, а был на положении искусного ремесленника. Его силы были гигантскими, а выход для них – малым. Люди говорили об его безмерном гении, а обращались с ним как с рядовым талантом... Он мог как будто все, а не осуществил в сущности ничего. Его итогом был ворох бумаг и несколько картин».

..Меня всегда поражала смелость писателей-документалистов, свободно берущихся за тему о каком-либо выдающемся человеке, жившем задолго до нас. Как, казалось, можно писать о нем, никогда его не видев, не слышав, не встречаясь?

Но вот собралась не одна папка документов, и облик человека с немалой долей достоверности начинает выходить из-под пера... Что из этого получилось – судить читателю.

Возможно, я бы и не взялся за столь грандиозный замысел, уверенность в завершении которого всегда ничтожна, если бы не два совершенно необычных обстоятельства: предстоящий 2001 год для памяти Б.П. Грабовского – юбилейный, исполнится 100 лет со дня его рождения и треть века – со дня кончины. И второе, не менее существенное: с середины семидесятых годов, благодаря доверию и любезности Л.А. Грабовской, я стал хранителем архива Бориса Павловича. А это накладывает на человека трудные обязательства перед историей техники нашего края.

Десятки писем Лидии Алексеевны хранятся в моем архиве. Ровесник века, она многое видела на протяжении своих долгих прожитых лет. Дочь богатого петербургского архитектора, она, как и многие молодые люди первых революционных лет, забыв о своем происхождении, окунулась в гущу событий, которыми жила тогда Россия.

И вот – наше время, когда многое либо рушится, либо видится иначе и по-новому. Каково переосмыслить это старому человеку, всю жизнь отдавшему тем идеалам, с которых начиналась молодость? Процитирую одно из писем Л.А. Грабовской, супруги и соратника Б.П. Грабовского, полученного мною в начале 1990 года.

«Ужасное настроение. Неужели вся жизнь ошибка? Притворство, ложь? Скрывать, что родилась в семье известного архитектора-миллионера, росла с няньками, бонами, гувернантками. В пять лет посадили за парту и рояль... Теперь же – что была активисткой-комсомолкой-женотделкой. Одиннадцать лет работала в ЧК – ГПУ, всегда в секретных частях. И верила в идеалы. И людей встречала чудесных, идейных, настоящих. Правда, дряни было больше, но ее, наверное, вообще больше. Трудно переделываться в молодости, а в старости вообще невозможно. И нет ровесников, поговорить не с кем.