Окрась это в черное - [22]

Другая назвала его ренфилдом.

Палмер прижал к глазам распухшие, кровоточащие руки. Визги и вопли мирового разума давили на голову, грозя опрокинуть барьеры и залить чужими страхами, надеждами, мечтами, тайнами и грехами, стерев начисто его индивидуальность, его сознание.

– Прекрати! – завопил он старой леди в Покипси, никак не могущей решить, усыплять ли больного раком пуделя. – Вылазь из моей головы! – крикнул он бизнесмену в Тайпее, озабоченному падением своей потенции. – Оставь меня в покое! – заревел он нацистскому военному преступнику в Парагвае, который был уверен, что за ним охотится израильская разведка.

– Билл?

Он рывком растворил дверь ванной. За дверью стояла Соня, скулы ее уже восстановились, опухоль на губах спала, синяки вокруг глаз пожелтели.

– Как ты тут?

Он не смог сделать то, что она хотела. И никогда не сможет. Она ненасытна. Как можно удовлетворить женщину, которая восстанавливается за минуты? И мелькнула мысль, сможет ли он когда-нибудь теперь трахать женщину, не пытаясь ее убить.

Лежа рядом с ней на окровавленной постели, глядя, как рассвет прогоняет тени по стене напротив окна, он размышлял, что было хуже: когда он думал, что убил ее, или разочарование, когда она оказалась жива.

* * *

В тот же день, когда Палмер сколачивал очередной ящик, на этот раз для неприличных игрушек – терракотовые фигурки с огромными членами с насаженными на концы колесами, – Лит вышла в патио на него посмотреть. И у нее была маска, которую он оставил из предыдущей партии.

– А где тетя Блу?

– Тетя Блу спит. Ты же знаешь, Лит, что она спит днем.

– Не весь день.

– Ты права, иногда она днем не спит. Но только в особых обстоятельствах.

Лит подняла маску к лицу. Золотистые глаза без зрачков блеснули в пустых орбитах. Почему-то у Палмера пошел мороз по коже.

– Положи это!

Лит вздрогнула от резкости его голоса, и Палмер обругал себя молча. Проблемы с Соней начинают выливаться на окружающих. Он открыл рот, чтобы извиниться, сказать, что не хотел на нее так рявкать, но она уже скрылась в доме.

Лефти выползла из-под груды стружек и начала играть с терракотовой фигуркой, катая ее туда-сюда на неровных колесах. Палмер отложил инструменты и потер шею, скривившись. Поглядел на левую руку своего прежнего воплощения.

– Да, опять я свалял дурака, правда, Лефти? Как сегодня ночью. Надо было мне задавить депрессию, добраться до того, что так достало Соню, – но слаб я оказался. Сдрейфил и пошел по легкому пути, боялся снова оказаться наедине с Другой. Понимаешь, не то чтобы я не хотел ей помочь, но она это так усложняет... – Палмер оборвал сам себя, встряхнул головой и с отвращением скривился. – Боже мой, да я еще психованней, чем сам думаю! Обсуждаю свои проблемы с отрезанной рукой!

* * *

Лит стояла в доме и глядела через окно во двор. Папа сидел на корточках с грустным видом и разговаривал с Лефти. Лит знала, что папа не хотел на нее кричать. Она знала, что у него какие-то трудности с тетей Блу. И все равно ей было обидно. Она посмотрела на черную маску у себя в руке. Пустые глаза и рот смотрели, будто ждали ответа.

Вздохнув про себя, Лит положила маску на верстак, откуда и взяла. Потом подумала, что еще сделать, чтобы провести день. Она устала играть одна и прочла уже все книги столько раз, что уже и неинтересно было. Папа старался удовлетворять ее потребности, но за тридцать месяцев она уже переросла Лауру Инголз Уайлдер, Фрэнка Л. Баума и Роберта Льюиса Стивенсона. Даже Давид Копперфилд и Гекльберри Финн уже не привлекали.

Хорошо бы папа взял ее с собой в город. Ей очень хотелось увидеть других детей, других людей, другие места. У нее был видеоплеер с монитором, но на картинках – это совсем не то, что на самом деле. Сколько Лит себя помнила, ее постоянно держали в изоляции от тех, кого папа называл «нормальными людьми».

Папа и тетя Блу были согласны, что «нормальные люди» ее не примут. Она не такая, как они, а «нормальные люди» не любят ничего, что «не такое». Они увидят ее глаза и испугаются. Ее заберут у папы и тети Блу и запрут в каком-то ужасном месте, где с ней будут делать «эксперименты». А еще папа боится ее взять с собой в город, чтобы ее не нашел Плохой Дядя. Лит знала, что Плохого Дядю зовут Морган и он что-то плохое сделал тете Блу когда-то давно. И еще она знала, что он ей родственник. Вроде как дедушка. Тетя Блу говорила, что Плохой Дядя убил настоящих маму и папу Лит, когда она была совсем маленькой.

Лит не особенно помнила, что тогда случилось. Она только помнила, как была голодна, как ей бывало холодно или мокро – младенческая память. Если очень постараться, вспоминалось что-то темное и теплое, и оно пахло молоком. Лит рассказала об этом тете Блу, и тетя Блу сказала, что Лит помнит свою настоящую мать, Аниз. Лит спросила, сестры ли они были – мама и тетя Блу, и тетя сказала, что у них с Аниз был общий отец, и он же был отцом папы Лит, которого звали Фелл. Вот его Лит совсем не помнила. Когда ей первый раз сказали, что папа не отец ей по плоти и крови, она разразилась слезами и вцепилась в папины штаны, в ужасе, что его у нее заберут. Но тогда она была маленькая и мало что понимала – это было двадцать месяцев назад.