Окраина - [52]

Он сообщил приятелю, что принимает предложение, и оба искренне тому рады. Еще с гимназии они проводили вместе большую часть времени, вместе пошли в институт, ежевечерние отъезды Франтишка всегда захватывали их врасплох, в ту самую минуту, когда им меньше всего хотелось расставаться. Франтишек рад еще и тому, что отныне все его дальнейшие поступки будут совершаться вдали от семьи, которую сама возможность его ухода из дому повергла в совершенно непонятную растерянность.

Можно было, конечно, точно назначить день переезда, чтоб тяжесть этого дня равномерно распределить на несколько предшествующих, но Франтишек об этом не думает, он занят мечтами об удобствах пражской квартиры, впрочем еще вовсе ему не знакомых.

Но в одно прекрасное воскресенье, сам не зная почему, он вдруг решает уехать именно сегодня и начинает укладывать свой скудный гардероб в фанерный чемоданчик ярко-красного цвета. И попадает в совершенно неожиданную ситуацию. Ибо отец еще ничего не знает о его решении. Мать, видимо полагая, что, переставив по-другому цветочные горшки и приготовляя для сына тушеного кролика, сумеет вынудить его изменить свое решение, ничего не сказала мужу. А Франтишек, считая, что родители переговорили обо всем, восхищался тактичностью отца; теперь он стоит перед неприятной необходимостью еще раз объяснять, что на последнем курсе института приходится больше заниматься, особенно по вечерам, и что часы, проведенные в скудно освещенных и плохо отапливаемых вагонах, — потерянное время. К счастью, отец оставляет свое мнение на сей счет при себе и даже, кажется, соглашается с сыном. Отец — человек практический, привыкший соразмерять средства с целью.

В тишине, от которой прямо-таки звенит в ушах, Франтишек захлопывает крышку красного чемоданчика. Потом, словно между ним, родителями и остальными детьми происходила ссора и миротворцем выступает именно он, Франтишек разводит руки и дружеским тоном произносит:

— Через неделю, в воскресенье, приеду.

Он еще не знает, что отныне всегда будет приезжать домой только по воскресеньям.

— Приезжай, будем ждать тебя, — сдавленным голосом откликается мать.

— Ну, до свиданья.

— До свиданья.

И все, с приятными улыбками, покивали головой. Захлопнулась за Франтишком одна дверь, другая. В калитке Жидова двора он оглядывается и замечает на ступеньках крыльца маленькие мамины резиновые сапоги, измазанные навозом, а за окном, отдернув занавеску, теснится вся семья. Франтишек впервые переживает такие сцены, и потому на сердце у него легко, а на глазах сверкают слезинки. По миру, разбитому вдребезги, он шел, до сих пор не задетый ни единым осколком, уверенный в своем маленьком счастье, состоящем в возможности и праве находить прибежище в бедных стенах родного дома, под любовной опекой матери. Теперь все будет зависеть только от него. Первые решения, как правило, несложные, дальнейшие бывают серьезными, а те, что следуют за ними, определяют всю жизнь. Но всегда вначале — первое решение, оно ключ ко всем остальным, хотя его-то мы обычно забываем.

Франтишек идет мимо длинного серого коровника, который подмигивает ему маленькими слепыми окошками. Из ворот коровника женщины вывозят тележки с высокими бортами, наполненные тяжелым мокрым навозом. Среди женщин и совсем молоденькие, которым едва исполнилось пятнадцать, и старые бабки. На всех серо-синие застиранные халаты, у всех напряжены мышцы ног; у одних икры белые, стройные, у других — страшного фиолетового цвета, со вздутыми узлами вен. Волосы растрепались, висят космами — волосы серые и тонкие, как мышиные хвостики, и мягкие, отливающие червонным золотом в лучах закатного солнца. Дорогу пересекли две доярки со столитровым бидоном. У бидона два металлических ушка, через которые продет длинный деревянный шест, его концы покоятся на плечах доярок. Лица их горят алым отсветом заката, и бидон между ними как исполинская капля свинца.

Был почти уже вечер, когда Франтишек позвонил в дверь на третьем этаже дейвицкого дома, облицованного желтоватым кафелем. Открыл ему приятель, и встретились они так радостно, будто не видались целый век. Какими бы ни были предпосылки для возникновения их дружбы, чем бы ни был вызван переезд Франтишка — внесла свою долю в радость этой встречи и сама эпоха. Эта эпоха ставит большие цели даже перед малыми людьми. И людей поражают внезапно раскрывшиеся перед ними фантастические перспективы, и не могут люди не видеть контраста между этими перспективами и устарелыми средствами достижения цели. В таких небывалых обстоятельствах люди кажутся себе маленькими и безмерно одинокими. Вот почему эта эпоха — время больших дружб.

Не дав Франтишку разложить свои вещички, его потащили в кухню, набитую мейсенским фарфором. Синий орнамент — везде и на всем. Он оплетает посуду в буфете, тихо пульсирует на тарелке, висящей на стене и маскирующей циферблат часов, он выглядывает из-под сизо-зеленых виноградных гроздьев на плоском блюде. Рукопожатие хозяйки дома коротко, сухо и крепко. Так жмут руки люди, привыкшие пожимать руки и принимать самостоятельные решения.

— Очень хорошо, что вы приняли наше предложение. Одного не понимаю: как могли вы так долго терпеть. Я сама много езжу и знаю, что такое поезда. А ведь меня по возвращении не ждут занятия! И чаще всего вообще никаких дел. Мои мужчины меня берегут. Они не делают различия между мужской и женской работой!