Окраина - [43]

После обеда все вышли осмотреть свои участки. На просторах полей, покрытых стерней, за деревней, в направлении к станции, люди кажутся себе потерпевшими крушение. Место-то вроде далековато от деревни, от лавки, и до трактира далеко, и до школы, и от дороги в стороне… Неразвитость пространственного воображения делает их беспомощными в этом желтом поле, которое замыкают вдали бледно-красные стены металлургического комбината «Польди», или «Польдовки», как они его называют. Участки, на которых обитатели Новых домов, Жидова двора, Леска и Казармы вознамерились жить в просторных комнатах с большими окнами, в домах с красными крышами, окруженных садиками, где много деревьев, грядок с клубникой и овощами, много цветов, обозначены колышками.

Здесь, посреди убранного, пустынного поля, где гуляет ветер, жители Уезда напоминают недовольных израильтян, которых Моисей вывел из египетского плена. И если те вздыхали по египетским горшкам, полным еды, то этим вдруг начинает казаться, что и под крышей Жидова двора живется не так уж плохо и, если не быть чересчур требовательным, можно вполне прилично жить и в Казарме.

И люди ходят от участка к участку, нервно смеются, потом начинают рассуждать разумно: сперва надо огородить свой участок забором да вырыть колодец. Потом вскопать землю, разровнять ее граблями, посадить деревца. А между ними посадить картошку, посеять свеклу и мак. Наметив, таким образом, последовательность работ, все сразу повеселели.

Родители Франтишка долго искали свой надел. Он оказался в самом центре. Сначала они испугались, что и теперь не избавятся от соседей, от их прихотей или дурного настроения, от детских драк… Слишком близким кажется им расположение других участков. Но это просто потому, что глаза их не в состоянии увидеть будущую улицу. Потом мать обошла все четыре стороны квадрата и сказала:

— Нет, наверное, это мне все-таки снится. За всю жизнь впервые у нашей семьи будет жилье, в котором все поместятся!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

«Тем, кто ездит на занятия из-за города, нипочем не кончить институт!»

Такую фразу произнес однажды на лекции в Химико-технологическом институте ассистент в белом халате.

Франтишек, вечно невыспавшийся и усталый, повторяет ее каждый день. Это для него волшебная формула, заклинание; оно должно все изменить, когда, убедившись в его верности, он произнесет его вслух. Образ жизни, столько лет казавшийся Франтишку вполне нормальным, вполне сносным, никогда — очень уж плохим, но и никогда совсем хорошим, в свете этой фразы явился вдруг совершенно абсурдным, этакой бесконечной цепью ненужных затруднений, которые все вместе и каждое в отдельности порождала, порождает и будет порождать необходимость ежедневно ездить в город на поезде.

Оглядываясь на длинный ряд лет, уже переваливший десяток, Франтишек вдруг сам себе показался идиотом. Мелкие, незначительные эпизоды, автоматически осевшие в памяти и вспоминаемые с улыбкой, приобрели чуть ли не символическое значение.

Скажем, демонстрируется где-то в предместье Праги фильм, о котором говорят, что это интересный фильм и видеть его совершенно необходимо. На данном этапе своего существования молодые люди до сих пор убеждены, что просмотр фильма, спектакля, прочтение нашумевшего романа или поэтического сборника поможет им разгадать кое-какие тайны жизни, возникающие в подавляющем большинстве случаев вследствие самых обычных, самых банальных недоразумений.

Если бы, скажем, Франтишек, еще в гимназии выбравший технический уклон, не обнаружил никаких способностей к математике, химии, начертательной геометрии, он все чаще и чаще попадал бы в безвыходное положение. Вряд ли вспоминал бы он атмосферу того дня, когда столь опрометчиво принял решение. Но можно без всяких сомнений утверждать, что причины жизненных неудач и невероятных трудностей он стал бы искать в чем угодно, только не в том изначальном недоразумении. Вероятно, он стал бы искать аналогию между собой и теми из знаменитых людей, которые, как и он, проваливались по математике, и полностью отождествлял бы себя с героями романов, фильмов или спектаклей, которым судьба наносила жестокие удары. В конце концов, все битые чувствуют себя одинаково, и неважно, за что человека бьют — за то ли, что он решил изменить ход истории в самый неподходящий момент, или за то, что проспал и не явился на важное заседание.

Случается, и Франтишек бывает убежден в том, что ему надо посмотреть фильм, о котором столько говорят. И он поступает так, как делают все молодые люди его возраста, когда пойти куда бы то ни было одному — значит позволить заподозрить себя в чудачестве или, точнее, в некой неполноценности.

Он приглашает девушку, которая иногда обедает с ним вместе в студенческой столовке, пойти с ним на этот фильм, демонстрируемый в одном из пражских предместий. Для Франтишка предместье — любая часть города, удаленная на час езды в трамвае от Дейвицкого вокзала, с которого он ездит домой. Сеанс начинается в восемь, стало быть, кончается около десяти. Если бы — Франтишек сразу же распрощался с девушкой, он все равно опоздал бы на предпоследний поезд, отходящий в половине одиннадцатого. А Франтишек идет ее провожать. Во-первых, потому, что провожать девушек и в наше время в обычае у молодых людей, а во-вторых, теперь уже безразлично: последний поезд уходит в половине первого ночи. Можно поболтать с девушкой о только что просмотренном фильме, или о сессии, или о том, сколько будет Франтишек получать, когда окончит институт и устроится на работу, — одним словом, можно мчаться на крыльях фантазии куда вздумается. Ничто не отвратит и не замедлит падения Франтишка в тяжелые, массивные объятия Дейвицкого вокзала, но и ничто так ясно не подчеркнет его исключительное положение и его одиночество.