Оковы прошлого - [53]

Она не захотела ждать его дома.

— Не знаю. «Скорая» уже выехала. Посиди немного с Жо, пока я открою ворота, хорошо?

Альбан включил прожектор, освещавший подъездной путь, и вышел. Жозефина из года в год включала его, когда кто-нибудь из братьев сообщал ей о своем намерении приехать после наступления темноты. Задыхаясь от волнения, Альбан вернулся на «Пароход» за ключом, потом распахнул ворота и побежал к флигелю. Валентина сидела на полу, сжимая руку Жо в своих ладонях.

— Она плохо выглядит, — прошептала молодая женщина. — Думаешь, она…

Валентина не закончила фразу и не подняла глаз. В открытую дверь врывался холодный ветер. Альбан толкнул дверь и прижал ее табуретом. Вернувшись в комнату, он едва сдерживал слезы. Чтобы успокоиться, пришлось несколько раз сглотнуть.

Что с Жо? Она без сознания или впала в кому? Сколько времени она в таком состоянии? Выдержит ли сердце, проснется ли она? Он гнал прочь мысли о том, что она может уйти, оставить их, исчезнуть. Только не сейчас, не на Рождество, не перед его свадьбой!

Стараясь заглушить растущий в душе страх, Альбан сунул руки в карманы джинсов и стал мерить шагами кухню.

— Поскорее бы они приехали! — наконец проговорил он.

А что, если он подошел посмотреть на флигель, когда они с Валентиной были в ванной, не случайно? Что, если нескольких часов, которые он выиграл у судьбы, хватит, чтобы спасти Жо? Звала ли она его, прежде чем впасть в забытье? Конечно, находясь в доме, он не смог бы ее услышать, но все-таки…

— Она — единственное, что у меня осталось, — выдохнул он.

Встретившись взглядом с Валентиной, Альбан добавил:

— Осталось из детства, из прошлого.

Потерять Жозефину будет намного больнее, чем родителей. И он никогда не узнает правду о них.

Свет оранжевой мигалки пробежал по облицованной плиткой стене. Альбан бросился к двери.

7

Давид с удовлетворением отметил, что принесенные им птифуры пришлись Жозефине по вкусу. Она с хрустом прикончила очередное печеньице и улыбнулась.

— В этой больнице людей морят голодом, — сказала она.

— Я принесу тебе еще.

Она помрачнела и вздохнула.

— Думаешь, они собираются долго меня здесь держать?

— Понятия не имею, Жо. Я не врач. Поговори с ними сама. Но ты должна их слушаться. Знала бы ты, как мы испугались…

Улыбка подчеркнула морщины на изможденном лице.

—До меня дошли слухи, что Альбан выбил мою дверь ногой.

Похоже, она находила этот факт забавным. Но веселья хватило ненадолго — Жо вздохнула и закрыла глаза. На лицо упала тень усталости. Ее руки и предплечья были покрыты гематомами — следами многочисленных перфузий.

— Перескажи мне последние сплетни, — шепотом попросила она. — Что ты сейчас продаешь?

— В делах затишье. Самые обычные дома и одну ферму. Вот ее-то мне никак не удается продать. Прекрасные участок и постройки — занимайся, чем твоей душе угодно. К несчастью, ее прежний владелец в прошлом году повесился. Все это знают, поэтому и не покупают.

Он думал, что это позабавит Жозефину, но пожилая дама приоткрыла веки и посмотрела на него с беспокойством.

— Не стоит покупать дом повешенного, — прошелестела она.

— Ох, Жо!

— Я знаю, что говорю! Некоторые дома притягивают несчастья, и это правда.

Давиду не хотелось ее расстраивать, поэтому он промолчал. Если уж на то пошло, многие вещи, недоступные разуму обычных людей, были для пожилой мадам Эсперандье очевидны, и до сих пор она ни разу не ошибалась.

—Я думала, что наша старая вилла — одно из таких мест, но последнее время стала сомневаться, — добавила Жо. — У меня в голове все перепуталось. И все-таки я бы предпочла, чтобы они ее продали.

— Ты все так же не хочешь с ними поговорить?

— Не хочу.

Давид не был ее внуком, поэтому Жо на протяжении многих лет по чуть-чуть посвящала его в некоторые свои секреты, возлагая тем самым на его душу груз, с которым он не знал, что делать. Давид наклонился к ней и взял ее руку, лежавшую на простыне.

— Жо, если с тобой что-то случится…

— Вот целомудренный эвфемизм для смерти! «Что-то» — просто и емко!

— Черт с ними, со словами. Но ты об этом думала? — настаивал Давид.

— Кто об этом не думает? — жестко ответила она вопросом на вопрос.

— Значит, они никогда не узнают.

— И тем лучше для них! Или ты думаешь, что я молчу, только бы их позлить? Я всегда их оберегала, Давид, и буду оберегать до конца моих дней. Ты можешь назвать мне хотя бы одну причину, по которой я должна рассказать им обо всех этих мерзостях?

— Они имеют право знать правду.

Жозефина воздела очи к небу и высвободила руку из его ладоней.

— Это слова. Красивые пустые слова. Ты всегда был краснобаем, это помогает тебе в работе. Но на меня можешь не тратить сил.

Она говорила, слегка растягивая слова. Создавалось впечатление, что ей тяжело дышать.

— Не волнуйся, Жо. Тебе нужно больше отдыхать.

Давид украдкой посмотрел на часы: он уже опаздывает, клиентам придется его дожидаться, и все-таки ему не хотелось оставлять ее одну. Его привязанность к Жо была искренней, не наигранной, он любил ее, как родную бабушку, а Альбана — как брата. Эта семья стала его семьей. Он выбрал ее, когда был подростком, потому что семейство Эсперандье не было похоже ни на какое другое. В доме Давида не было места развлечениям: отец и мать с утра до ночи сидели в агентстве, а единственная сестра была намного старше, и Давид скучал. Но стоило ему переступить порог «Парохода», и он тонул в выдумках, излишествах и дружелюбии. Угрозы отца ничего не изменили, выбор был сделан. «Мы тебя околдовали», — сказала бы Жо, если бы могла прочесть его мысли.