Окончательное решение, или Разгадка под занавес - [30]

Внизу позвонили в дверь. В тесной комнатушке под крышей первым, как всегда, это услышал попугай и лишь потом человек. Человек сел, склонив голову набок. Среди попугаев подобная поза свидетельствовала бы о готовности к флирту, но среди бледных обезьян означала настороженность. Кэлб всегда держал ухо востро, когда кто-нибудь из семнадцати обитателей дома, шестеро из которых принадлежали к особям женского пола, приходил или уходил. Они жили не стаей, а порознь и практически не общались. В данный момент Бруно слышал, что делают девять из семнадцати: слышал, как работают радиоприемники, как шипит в печурках кокс, как позвякивают вязальные спицы. И еще, совсем снизу, из прихожей, до него донеслись слова квартирной хозяйки, миссис Дунн. Ей ответил незнакомый мужской голос. Затем на лестнице раздались шаги: трое, нет, четверо мужчин и миссис Дунн с ними тяжело поднимались по ступенькам, но Кэлб весь этот шум-гам заметил, только когда незваные гости миновали площадку третьего этажа и стали подниматься выше.

Тут, конечно же, Кэлб вскочил на ноги, скользнул к двери и прильнул к ней ухом. Мгновение он слушал молча, потом произнес одно только слово, грубое, страшное, любимое слово Герраобергруппенфюрера, когда тот лежал на кушетке в кабинетике папы Линуса в дальней части дома у железнодорожных путей. Как же смердели его сапоги! Почти так же, как стакан, из которого Голландец выпил свою смерть. Кэлб обвел комнату диким взглядом, затем повернулся к Бруно, простирая к нему руки, словно моля о помощи. Но Бруно не собирался ему помогать. С какой стати? Кэлб — негодяй. Он похитил Бруно у Линуса, который любил его, который пел ему, и эта песня была попугаю наградой за долгие годы заточения и скитаний. И, самое главное, Кэлб был убийцей. Бруно сам видел, как он ударил человека по имени Мистершейн молотком по затылку. Кэлб убил себе подобного. Мистершейн, правда, тоже был хорош, он собирался отобрать Бруно у Линуса, но разве Бруно хотел его смерти? Он бы все отдал, лишь бы сцена убийства, свидетелем которой он был, не стояла у него перед глазами.

Нужно было непременно объявить Кэлбу, что он, Бруно, не намерен ему помогать, даже если мог бы, даже если ему понятно, какая опасность стоит на пороге.

Он раскрыл клюв и издал несколько отрывистых звуков, слегка напоминающих кудахтанье. Поющая точка внутри перестала саднить. Кэлб, разумеется, знать не знал, что попугай глумливо намекал на ненавистный запах вареной птицы, а звук этот был точным повторением квохтанья черных минорок, копошившихся на заднем дворе принадлежавшего Полковнику дома, который находился в Бискре. Там, в Алжире, на Бруно произвела неизгладимое впечатление одна откормленная наседка с иссиня-черным оперением и ярким белым пятном на груди. Она точно так кудахтала.

Расплата за эту милую шутку наступила немедленно, потому что Кэлб бросился на попугая, вооружившись холщовым мешком для грязного белья, и сумел схватить его за лапы. Бесчестный, но ловкий трюк! Бруно так и не удалось пустить в дело предмет своей гордости и тщеславия, главное свое сокровище, мощное орудие, заменявшее и рог, и кусачки, и рот, и руку. Еще до того, как его клюв успел сомкнуться у Кэлба на носу, запястье или мочке уха, попугай оказался в темноте.

Сидя в мешке, он слышал, как человек лихорадочно собирает разбросанные по всей комнате листки бумаги. Потом скрипнула дверь платяного шкафа. Окружающая Бруно темнота вибрировала, как может вибрировать только дерево. Значит, его сейчас сунут в шкаф. Он ударился головой так, что в черепной коробке вспыхнул свет, по яркости не уступавший белоснежным перьям на груди той давным-давно съеденной минорки. Что-то с грохотом рухнуло и пихнуло его в бок — это обвалилась перекладина, на которой он сидел; из прикрепленной к ней жестяной поилки выплеснулась вода. Скрипнула затворяемая дверь шкафа — и Бруно оказался в западне.

Темнота вокруг и вспышка света в голове лишили его способности двигаться. В дверь комнаты постучали. Он хотел было запеть, но не мог пошевелить языком.

— Мистер Кэлб, вы дома?

Это был голос квартирной хозяйки.

— К вам тут из полиции. Хотят с вами поговорить.

— Одну минуточку, сейчас открою.

В кране зашумела вода, и несколько раз звякнула чашечка, в которой помазком взбивали пену для бритья. Потом щелкнул дверной замок.

— Мистер Мартин Кэлб?

— Да, это я. В чем дело?

Дальше люди стали что-то неразборчиво петь друг другу, да Бруно особенно не вслушивался. В голове у него все смешалось. Человеческая злоба, жертвой которой он стал, по-прежнему отдавалась звоном в черепной коробке и, казалось, требовала отклика, ждала, чтобы он отплатил обидчику той же монетой. Нужно было мстить, но жестокость, равно как и молчание, были Бруно несвойственны.

— То есть вы ничего не знаете о дальнейшей судьбе похищенного у мальчика попугая, так?

Бруно мгновенно узнал этот голос. Ну конечно! Старая развалина с невероятных размеров клювом! Как они с мальчиком испугались в тот ослепительный день, когда он, размахивая руками, выскочил из своего логова у железнодорожных путей.

— Боюсь, что нет. Такая невосполнимая утрата!