Окончательная синхронизация - [49]

— Я буду стараться, — пообещал я, стараясь выглядеть раскованным и беззаботным.

Я хорошо работаю, я хороший специалист, я уникальный специалист, чего же мне хмуриться — жизнь удалась! Так что, товарищ… — не знаю как вас там по званию, и не хочу знать… — принимайте меня таким, другого вам не пришлют. У других есть свои кураторы.

Не знаю, чего собственно я взъелся на него — работа у него такая собачья, смотреть за мной, приказы передавать. Как ребенок, право дело, отняли красивую игрушку, и уже обиделся, надулся, из носу сопли потекли от обиды горькой.

Мы поиграли в гляделки. Он внимательно всматривался, безо всякого стеснения изучая меня, прикидывая что-то в своем внутреннем компьютере, оценивая, как барышник лошадь. Придуманное мной же самим сравнение с лошадью привело меня в бешенство. Такие вот мы значит суровые и крутые, сейчас узнаем, чем у вас мозги напичканы, господин надзиратель! Не теряя времени, отбросив сомнения и страхи, я попытался «прочитать» его сознание и… ничего не получилось.

Мои щупальца соскальзывали с кокона, окружающего его память, серая рыбка бессильно тыкалась носом в глухую стену. Ничего себе сюрпризики — откуда таких берут? Куратор улыбнулся, словно почувствовал безуспешность моей атаки и, отпустив мою сплющенную в рукопожатии ладошку, и шагнул в кабинет.

Я вошел следом, скомкав смущенную улыбку, стараясь выглядеть меньше и незаметнее. Аналитики, увидев куратора, поздоровались с ним привычно, как с человеком, которого видят часто и не удивляются странности его нарядов. Видать ценят себя высоко, раз куратор для них практически номинальный начальник, коих держат, чтобы широколобые знали место и из борозды не выходили.

Меня же они вовсе не заметили, да и бог с ними, я за славой не гонюсь. Меня здесь вообще нет, я просто мебель. Эвелина даже не повернула головы в мою сторону, мысленной улыбкой отметив мое появление.

Работа есть работа, раз уж обещал выбрать сильнейшего, надо хотя бы изобразить напряженную работу мысли. Лоб наморщить, придирчиво оглядывать претендентов, постукивать пальцами по коленке, делать заметки в блокноте, в общем делать все то, что обычно делают участники совещаний, когда работу подменяют бурной деятельностью и инициативностью.

До сих пор аналитики не входили в сферу моих контактов, наши пути физически не пересекались, скорее всего в силу их способности делать далеко идущие выводы из набора малозначительных и несвязанных фактов. От греха подальше куратор решил ограничить наши контакты, так что к этому моменту я фактически был знаком только с Эвелиной.

Куратор завел с аналитиками некую отстраненную беседу. Его интересовали совершенно малозначимые для меня результаты их исследований, и они увлеченно докладывали о своих успехах. Увлечение — это эмоции, а эмоции — это огонь души, который позволяет быстро всмотреться в сознание другого человека. Труднее всего войти в человека замкнутого, холодного, неразговорчивого и, главное, неэмоционального.

Пяти минут хватило, чтобы составить общее впечатление о всех специалистах, и я с удовольствием отметил, что Эвелина действительно лучшая из них. Значит, я могу без зазрения совести сказать, что именно она и никто другой нужна мне для выполнения задания.

Все замечательно, я улыбался до ушей, но мысленно и только для Эвелины. Я настолько расслабился от успешности своих действий, что едва не пропустил сигнал Эвелины «Что-то не так, он снова здесь, я его чувствую, но не могу понять, что он делает, будь настороже!»

В тот же момент в комнате наступила тишина, словно кто-то выключил звук. Причем куратор продолжал говорить, высказывая какую-то длинную мысль, а прочие шумы исчезли. Пропали замечания, бурчание «Да, что вы говорите? Вот это новость!». Пропал весь посторонний шум, обычно сопровождающий выступление одного из ораторов в дискуссии. Как по команде аналитики развернулись в мою сторону, уставившись на меня странным пустым взглядом. Вспомнились ужастики про зомби, там зрителей пугали именно таким пустым и безжалостным взглядом.

Один из сидящих внезапно схватил бутылку минеральной воды и довольно ловко метнул в мою сторону. Если бы я не свалился кулем на пол, получил бы тяжелую контузию. В тот же момент остальные аналитики, за исключением Эвелины, взбесились, как по команде. Они вскочили из-за стола и начали швырять в меня все, что под руку попалось. Некоторые вошли в раж и, схватив стулья наперевес, рванули ко мне с явным намерением разбить их о мою голову. Еще мгновение назад я был для них пустым местом и совершенно без причины стал злейшим врагом. Враг! Именно это было их стимулом — врага нужно уничтожить!

Отрезанный от выхода, я вскочил на корточки. Затравленно прижавшись к стене, схватил упавший стул, чтобы достойно встретить смерть, и только тут в мою голову пробился настойчивый призыв: «Бей их по психике, что ты стул хватаешь, психосенс хренов!» Я увидел, как один из нападающих схватился за голову и осел на пол, словно оглоушенный. С трудом собрав в кулак растревоженные нервы, я ударил в ближнего из нападающих и сразу без паузы перенес удар на следующего. Аналитики падали как подкошенные. Куратор белый как простыня, вжался в стену, не понимая ничего из происходящего.