Околоноля [gangsta fiction] - [6]

Саша, не комментируя, принял(а) заказ и захлопотал(а).

— Давно хочу спросить, Никита Мариевна, как ваши друзья детства обращались к вашему отцу? Дядя Маша?

— Папу звали Марий Соломонович. Так и обращались. И кстати, вы спрашивали раза три, каждый раз, когда напивались до знаменитой вашей пьяной озлобленности. Спрашиваете, а потом забываете. И чего вдруг трезвый спрашиваете? Злы, вы сегодня определённо злы.

— А почему Марий? Имя вроде нееврейское?

— Римское. Марий был за народ, против силовой олигархии Суллы.

— Марий, кажется, и сам был силовик.

— Он был полководец и защитник народа, а Сулла — силовой олигарх, вроде наших нынешних чекистов, — тихо завизжала журналистка.

— Сулла народом наречён был счастливым. Феликсом.

— Вот именно, железным. И не народ его так назвал, а сам он себе такую погонялу придумал.

— Спорить не буду, — придвинул тарелку Егор. — Но Сулла, скажу напоследок, всё-таки остановил гражданскую войну. Ну а почему Никита? Тоже не по-еврейски. Спрашивал?

— Спрашивали. В честь Хрущёва.

— Вот как. Вы же девочка. В смысле, были.

— И остаюсь. В душе. А отец так Сталина ненавидел, и так Хрущёва боготворил за то, что репрессии прекратил… Вот и увековечил…

— Ну всё лучше, чем Оттепелью или там Гагарой в честь Гагарина…

— Издеваетесь, — закопалась нервно в сумочке Никита Мариевна. — Но и то сказать — не двадцатым же партсъездом окрестили, и на том спасибо. Можно ваш салат попробовать?

Егор терпеть не мог такого рода гастрономические фамильярности, но сдержался. Никита юркнула вилкой в заросли рукколы.

— Сергеич, известный вам стихотворящий губернатор, или вашими словами — наш пошехонский Нерон, прочитал вашу статью о нём и его политике в отношении химкомбината. Статья, по его понятию, талантливая, но не вполне справедливая. Заведение, он согласен, немного смердит. Фонит, коптит и пылит. Но положительная динамика онкологических заболеваний, особенно среди детей, он считает, с пылью и копотью никак не связаны. Аргумент простой — лавка не первый год функционирует и ничего такого раньше не замечалось.

— Я же пишу в статье — роза ветров поменялась, — дожевала остатки салата Никита Мариевна.

— Вы знаете, я ведь не специалист. Со мной о розах и канцерогенах разговаривать, что бисер перед свиньёй метать. Я о другом. Сергеич сердечно просит написать статью, которую бы он мог опубликовать под своим именем и которая была бы ответом на вашу. Ответом, само собой, блистательным и победоносным. Уличающим вас во лжи и некомпетентности.

— Дайте попробовать! — уже не спросила, а заявила журналистка, увидевшая принесённую Сашей на смену рукколе моцареллу. Егор, несмотря на свою довольно чёрную работу, человек чувствительный и брезгливый иногда до болезни, сквернословя про себя, пододвинул тарелку Никите, и та продолжила радостно. — Циничное предложение. Значит, хорошо оплачиваемое. И за какие деньги я должна сама себя поиметь.

— Двадцать тысяч долларов, или, как говорят в таких случаях патриоты, пятьсот тысяч рублей.

— Химкомбинатом владеет муж его племянницы. Губернатор, племянница и примкнувший к ним муж ежегодно рассовывают по карманам миллионов сорок этих самых долларов. Очистные сооружения обошлись бы им в половину этой суммы. Им жалко, пусть дети мрут. А мне он предлагает двадцать тысяч, чтоб я, как та унтер-офицерская жена, сама себя высекла. Скромно и скучно, — хладнокровно возмутилась Никита, уничтожая моцареллу.

— Ожидаемая реакция, — улыбнулся Егор. — Сергеич просил ознакомить вас с альтернативным вариантом. Свобода выбора — основная ценность демократии.

— Когда у меня есть выбор, я обычно ошибаюсь, — ответила Никита Мариевна. — Впрочем, выкладывайте, чего на самом деле хочет наш Сергеич, и давайте настоящую цену.

— Сергеич знает, что вы один из авторитетнейших публицистов в стране. Он желает, чтобы на следующей неделе в этой же газете вышел материал, подписанный вами, полностью опровергающий то, что вы уже написали, а также восхваляющий достижения химкомбината в производстве искусственной шерсти, а Сергеича — в подъёме промышленности и защите окружающей среды, а также и детского здоровья. К слову, заваливая рынок искусственной шерстью, муж племянницы, возможно, спас от истребления миллионы песца. Или песцов. Как правильно? И соболей.

— Кому по карману соболя, тот вашу плебейскую шерсть носить не станет.

— Не мою, а Сергеича.

— Тем более. Этот войлок, сколько мне известно, идёт на пыжи и валенки для браконьеров.

— Для охотников.

— Все охотники в России браконьеры. Как это ваш шерстяной король себе представляет? Как я объясню перемену своей позиции?

— Он считает, что вы умная, что-нибудь придумаете. Например, открылись новые обстоятельства, появились свежие факты. Или заявить, что та статья не ваша, вашим именем подписана по ошибке, о чём вот и редакция, извиняясь, свидетельствует за дополнительную плату…

— Чёрт с ней, с дополнительной. Основная какая?

— Предлагается вам не дешевеющая американская бумага, а вещь понадёжнее — ценная земля в престижном месте.

— Два квадратных метра на Ваганьковском?

— Нет, Никита Мариевна, это уже третья опция, на случай, если откажетесь от второй. А вторая в том, что за подписанный вами панегирик войлочной индустрии и мудрому правлению имярека отрежут вам, — Егор вцепился в подоспевшую тарелку с мраморным мясом. — Мясо вам, Никита Мариевна, нельзя. Мочевая кислота обречёт вас подагре, а холестерин — трём инсультам. Так вот, отрежут вам два га земли на берегу Холодного озера. Слышали о таком? Русский рай, беловодье, лукоморье, сказка…