Око вселенной - [16]

— Интересно было бы посмотреть, — развеселился израильский онколог Нахум Опельбаум, — как Алексей Васильевич сам себе скелет менять будет. Это же песня!

— Вам бы только зубоскалить. — Алексей Васильевич почувствовал себя плохо и, прикрыв глаза, откинулся на подушки, сообщив присутствующим тихим голосом: — Я, конечно, понимаю, что уже без минуты покойник, но вот только никак не могу вспомнить — кто же говорил год назад, что у меня еще двадцать лет жизни в запасе? Кто же это говорил?

Присутствующие в апартамент-палате врачи переглянулись и стали тихо покидать ее. Когда все вышли, дверь вновь открылась, и в нее на цыпочках вошел Опельбаум. Он тихо подошел к постели забывшегося Алексея Васильевича и, приставив указательный палец к центру его лба, наклонился к уху… Алексею Васильевичу снился странный сон, в котором слишком выпукло и явно чувствовалось отсутствие сновидения. Маленький, не более десяти сантиметров, человечек, с бликующей улыбкой, напоминающей скибку перевернутого месяца, говорил ему, то расширяя, то прищуривая свои огромные, влажно-агатовые глаза:

— Ну что, уродец, умираешь? Ха-ха-ха. Не надейся, бледные демиурги не хотят тебя видеть, ты еще должен схлестнуться с лаоэрами, негодяй. Из-за тебя, братец, я вынужден подниматься на поверхность и прилагать усилия, дабы ты не вырвался из ямы жизни преждевременно. Ты придурок, уродец. У тебя вирусологическое, а не саркомное поражение соединительных тканей, крови и костного мозга. Ты этот вирус при захвате души получил, ублюдок в оболочке, хи-хи, — поиграл улыбкой «фавенок» айрини. — Завтра ты додумаешься, чем тебя можно спасти, и не умрешь, тем самым подтвердив свою репутацию гения гениев, идиот, хи-хи-хи…

В этом сне Алексей Васильевич четко знал, что это не сон и что он разговаривает со своим родным, одноклеточным, братом, который по какой-то причине считает его изгоем, но что это за причина, Алексей Васильевич так и не узнал, ибо сновидение его покинуло.

Интересно, во что это я опять вляпался? Похоже на то, что я как бы талант с неясными предпосылками для экстраординарного секс-творчества с патриотическим уклоном. Удостоверение, во всяком случае, мне выдали не просто железное, а лязгающе-железное. Карманно-картонный проблесковый маячок для метро…

Саша Углокамушкин со вздохом перекинул с одного плеча на другое огромную тяжелую сумку хозяйственно-дорожного типа и встал на эскалатор. В сумке лежали шесть уникальных суперусилительных плей-блоков для компьютера, маде ин Россия, из Новосибирска с любовью для ФСБ…

— Ты хотя бы толком понимаешь, о чем просишь? — спросила у него Степанида Грунина за утренним чаем. — И самое главное — для чего, а еще главнее — для кого?

— Не знаю, — честно признался Саша, — но надо. И не спрашивайте, зачем и кому.

— Хорошо, — легко, даже слишком легко, на взгляд Саши, согласилась Степанида Исаковна, — я дам тебе разрешение на выдачу плей-блоков «Орланд» из техотдела и не буду спрашивать, зачем тебе это нужно, но и ты будешь столь же готовно выполнять мои просьбы, помни об этом.

— Ладно, — кивнул головой Саша, — не забуду.

— Александр, — заглянул на кухню Юрий Бориславович, муж полковника Груниной, голубоглазый гигант двухметрового роста. — Хочешь, я тебе джинсы особым образом выглажу?

— Дорогой, — умилилась Степанида Исаковна, — в молодежной среде за глажку джинсов подсыпают крысиный яд даже в чай родителям, я уже не говорю о простых родственниках.

— Я же особым способом, Стеша, — не сдался Юрий Бориславович. — «Па-дэ-дэ Арнольда Краснинского» называется.

Саша Углокамушкин был оставлен полковником Груниной жить у нее, на Тверской восемнадцать. Степанида Исаковна объяснила это просто:

— Мы с мужем полюбили тебя как родного, это во-первых, во-вторых, я обязана, как преподаватель и твой самый главный руководитель, контролировать каждый твой шаг, знать все твои запахи и привычки. Я не должна упустить этот шанс — с твоей помощью взять Клэр Гастинг.

В глазах полковника Груниной после этих слов заполыхало холодное, зеленое пламя беспощадной страсти, заставившее Сашу Углокамушкина вздрогнуть от ознобного восторга.

— Возьмем, — решил не перечить ей Саша Углокамушкин, хотя абсолютно не понимал, о чем идет речь, что ему предстоит в будущем и кто такая Клэр Гастинг, которую нужно «взять». — Всех возьмем.

…Саша вышел из метро на станции «Сухаревская» и направился к дому Толика Лаперуза, вновь перекинув сумку с плеча на плечо.

Никогда, блин, не поверю, что вот эти три мента, выходящие из торговой палатки, как они только поместились там, не проверят у меня документы. А я им раз — удостоверение под нос, представляю, какие у них лица будут. Ну вот, блин, мимо прошли. Вот ведь фигня какая, документов не было — проверяли словно на мне папаха, бурка, кинжал и борода, с головой налысо обритой, а когда получил такой мощный ксивняк, перестали в упор видеть. А может, у меня в сумке калаши с рожками и гранаты по самое не хочу? Как начну сейчас гранатами кидаться, что тогда? Ели-пали, Углокамушкин, о чем ты думаешь, бандерлог неустоявшийся. Фу, черт, даже пот от стыда за себя прошиб. Хотя нет, не от стыда. Чувствую, ох, как чувствую, что у меня уже нет моих долларов в Таганроге, но это фигня, у меня есть теперь нечто более весомое, деньги меня не беспокоят. А что? Не знаю, но сегодня что-то произойдет у Лаперузы, что-то такое, чего не могу понять, но знаю точно…