Око тайфуна - [4]

И тут с кормы резанул по ушам отчаянный крик Кани:

— Мина!!

Грохот сапог по палубе был ответом на этот крик, но первым оказался у трал-балки старлей. Стивен изо всех сил нажал ногой на аварийную педаль. Лебедка, заскрежетав, остановилась.

…Почти у самой кормы прыгал на волнах огромный, черного цвета шар, словно забавлялся, словно заигрывал с кораблем: рванется ближе — и отстанет, бросится к нему — и отскочит.

Ожидая удара, угрожающе торчали на корпусе мины острые свинцовые колпачки.

— Будто черт из ада рога показывает, — по привычке сострил Стивен и, словно в этом была вина матросов, спросил: — Что вы это, хлопцы, такую чертовину мне притащили? — А потом побледнел и скомандовал вдруг севшим голосом: — Травить! Давай ход! За кормою мина!

Не было в эту минуту на палубе человека, который не подумал бы, что нельзя ждать, пока дадут ход, что волны швыряют бок о бок и корабль и его смерть, что всего лишь один-единственный удар, и судно наклонится, начнет рвать бортом волны, а затем, как распоротая ржавая жестянка, пойдет на дно. И взрыв вышвырнет этих людей, только что живых и веселых, в ледяную воду, где уже никто не найдет их в снежной каше. Потому что даже «SOS» подать не успеешь, потому что никто не спохватится раньше, чем через час-два, а потом нельзя будет отыскать людей в снежном буране. А тот, кто чудом продержится на воде, все равно замерзнет.

И тогда мичман с удивлением вдруг услышал голос Кани:

— Разрешите в воду.

Стивен молчал. В ледяной воде прыгали зеленоватые комья снега. Крутая волна накатывалась из белой мглы…

Лицо его скривилось. Он сам схватил отпорный крюк и начал осторожно отводить мину от борта.

— Добро, — он не глядел в глаза. — Добро.

И сразу же глухо ухнуло в воде.

Мичман не узнавал старлея. Обычно такое молодое лицо его сейчас будто высохло и окаменело. Но он не узнавал и Каню в отчаянном его поступке, в этом броске в неведомое, возможно, в смерть. На пороге такого счастья, холера его возьми!

«Жизни бы ты не знал, щенок паршивый… А она там как? Что будет делать?.. Плакать будет…»

Он, никогда не ругавшийся вслух, сейчас отчаянно матерился, а ноги уже сами несли его на корму.

На мгновение стало даже радостно. Все решилось без него, но он должен был видеть это сам еще и потому, что отвечал за минера перед людьми… И перед ней… Он вдруг вспомнил слова Кани: «…У меня сразу судороги», и слова других: «…Насколько его хватит».

«Чего же его понесло к водяному? Забыл, наверное… Ну и пропадай, голова дурная».

— Дубовец, куда?! — закричал Стивен. — Дубовец! Спасательный круг!

Но Степан уже не слышал его. Едва разглядев в белой мгле черный поплавок головы минера, он прыгнул с другого борта.

Возле мины мелькали теперь уже два пловца, спасательный круг и конец, тянувшийся за кораблем.

А затем все это растаяло, скрылось в белом хаосе: загрохотали машины, и вода от винтов отшвырнула мину и людей, копошившихся возле нее.

«А вдруг подрежет мину, — у Стивена сжало горло. — Где их тогда искать?»

Он еле выдавил телефонисту, державшему связь с мостиком:

— Застопорить ход… Травить оттяжку… Дать слабину! — Ему мучительно хотелось застрочить матерно. — Мать твою… Добром вспомню, простите, мальчики… Дубовец, дуб, дубина чертова… Стоп травить!

Бурун за кормой корабля, который двигался теперь по инерции, исчез. В мертвой тишине особенно громким казались удары валов и зловещий визг оттяжки, отбегавшей за корму, единственной нити, связывавшей теперь людей за бортом с жизнью, а корабль — со смертью.

— Сигнал подают, — шепотом сказал старшина Красовский, будто слишком громкий голос мог оборвать эту нить жизни. — Оттяжка дергается.

— Выбирать, — тоже шепотом сказал старлей. — Выбирать, мальчики, выбирать. Они же там замерзнуть могут.

— Остановится сердце — и все, — подтвердил старшина.

…Когда минер погрузился в воду, ему показалось, что в нутро ему кто-то плеснул расплавленным свинцом. Обожгло руки, шею, лицо.

Потом он увидел мину, летевшую на гребне волны. Здоровенный рогатый шар падал сверху. Анатолий нырнул под волну и, лихорадочно работая ногами и руками, рванулся в сторону.

Волна промчалась над ним с пушечным грохотом. Прыгали в воде зеленоватые хлопья снега. Слева он увидел нависавшую над ним корму, справа — мину, а рядом с ней — голову мичмана. Уцепившись за рым, мичман тащил стальной шар в сторону. Он прирос к мине, как мидия, которыми она густо обросла, и волны швыряли их вместе из стороны в сторону. Мичман был без кителя, в одной сорочке.

С того времени, как Каня прыгнул в воду, прошло разве что две минуты.

…Анатолия относило. Он сделал несколько бешеных рывков и вынырнул рядом с мичманом, но в этот момент заработали машины. Бурун от винтов перевернул Каню и отшвырнул его от черного шара. Вода пенилась, вертела, несла… На мгновение он увидел, как мичман пытался завести конец за мину… И здесь минера вновь с грохотом накрыла волна. Он успел ухватиться за оттяжку. В рот хлынула ледяная, до тошноты соленая вода, и он начал рвать на себя оттяжку, чтобы быстрее глотнуть воздух.

Ворвался в глухие от грохота уши крик. Кричал Дубовец:

— Из рук вырвешь, конек морской! Крепить помогай! Крепить!