Окна - [25]

— Ты почему, Юра, не пишешь? — спросил В. М.

«Однажды мы встретили кита», — написал я. Я вдруг увидел, как на поверхности воды, где только что ничего не было, выступило что-то громадное, и в первый момент не сообразил, думал, это морж, спина моржа, но оно все выступало и выступало, словно перекатываясь через что-то, и, перекатившись, исчезло. Затем поднялся хвост и тоже медленно, наискось ушел в воду. Все мы сидели и смотрели на это, а потом, спохватившись, развернули вельбот и пошли в ту сторону, где он еще раз должен был показаться — опытные охотники всегда знают, в каком направлении нырнул кит. Теперь все были готовы, и лучший стрелок в нашем колхозе, Вася Канхатегин, стоял на носу у петээра. Мы шли долго, и кита все не было, а я думал, знает он, что мы его видели и гонимся за ним, или нет, но, наверное, он не знал и вообще нас не видел, потому что вынырнул теперь совсем рядом, сбоку от вельбота, и я видел его кожу, черную и гладкую, а местами покрытую болячками, словно в тундре черный камень серым лишайником. И в то же мгновение мы почувствовали, как наш вельбот будто наткнулся на такой камень — и все, и сразу на дне проступила вода…

— Осталось двадцать минут, — объявил В.М. Он объяснял, что делает так, чтобы нам было легче рассчитывать время.

«Мы не убили его, но он сделал пробоину в нашем вельботе», — написал я. Конечно, он не знал, что мы гонимся за ним, иначе он мог совсем нас разбить — так уже случилось однажды с бригадой старого Гырголя. Я несколько раз слышал, как он рассказывал об этом моему отцу. Кит разбил их вельбот, но они все ухватились за пыг-пыги, такие мешки, надутые воздухом, и плавали в море. Они были в меховой одежде, поэтому не замерзли в холодной воде, хотя плыли долго, много часов. (Может, потому отец ругает меня, когда я, собираясь на охоту, спешу, небрежно завязываю торбаса). Течение их вынесло в пролив. Тогда Гырголь — он старый и во многое верит — хотел застрелить их всех, чтобы избавить от мучительной смерти, облегчить переход к «верхним людям», но они не дали ему, отняли карабин и забросили в воду. И вот они увидели вельбот, в нем были охотники из соседнего поселка. Те заметили что-то в море, думали — моржи, и хотели стрелять, но потом увидели в бинокль, что это люди. Так они спаслись…

Но у нас пробоина была небольшая, можно было успевать вычерпывать воду. Мы сразу развернулись и пошли к берегу. Кита мы больше не видели.

«Описывайте не только то, что вы видели и делали, но и то, что вы чувствовали, о чем думали», — всегда повторял В.М., и я стал думать, испугался я тогда или не испугался. Конечно, если бы мне на берегу сказали, что мы столкнемся с китом, я бы испугался, а теперь я вспоминал только тот момент, когда сидел и быстро-быстро вычерпывал воду, и видел, что ее не прибавляется, а вельбот наш идет, и берег все ближе. Но я думаю, мы все испугались. Тот же Гырголь и другие старики говорят: если кит выныривает совсем близко от вельбота, надо дотронуться до него голой рукой, приложить ладонь к его коже, и он уйдет, не причинив никакого вреда. Тогда можно было дотронуться, но что-то никто не дотронулся…

В.М. послал дежурного звонить и велел сдавать тетради. «Я вычерпывал воду и весь дрожал от страха, но все-таки мы добрались до берега», — быстро дописал я и тут вспомнил, что не описал природу, но было уже некогда. Я подошел к столу и сунул свою работу в середину стопки, потому что у В.М. привычка тут же брать твою тетрадь, смотреть, что ты там написал, и ругать за ошибки.

Ничего не случилось

В воскресенье утром стих наконец ветер, а днем прилетел самолет. В окно они увидели, как Армоль, неподвижно сидевший часа два уже на крыльце своего дома, вдруг встал и начал смотреть на юг, потом крикнул что-то и пошел к лагуне. «Самолет», — догадались они, и действительно, вскоре прогудело низко над крышей, ушло к морю, вернулось, прогудело еще ниже и на лагуне затихло.

Теперь уже все в поселке знали, что прилетел самолет, и по лагуне бежали люди и собаки — типичная картина «На север пришла почта». Потом из толпы выбрался Игорь Куймель, связист, и потащил за собой нарту с мешками, а сзади и сбоку, как всегда, толкали ее добровольные помощники. Через час можно будет пойти за письмами, а газеты и журналы они все равно сегодня разбирать не станут.

Но он не вытерпел часа, ведь можно постоять и на почте, у барьера, следя, как раскладывают конверты по стопкам — в колхоз, в поселок, на полярку, в школу — и на каждом тебе видится знакомый почерк. «Так я схожу», — сказал он. Женщина сидела на табурете возле печки, в свитере и валенках, потому что не натопилось еще в комнате. «Персонаж оперы «Севильский цирюльник», девять букв?» — спрашивала она и сама же себе отвечала: «Альмавива».

Потом он удивлялся, как все совпало, потому что едва вышел, а навстречу уже шла соседка Надя, воспитательница интерната, с пачкой писем на всю школу. Она отдала ему письмо, и он моментально понял, от кого, ему показалось, что он понял это еще до того, как узнал почерк на конверте, а обратного адреса не было. Он сунул его в карман и прошел мимо окон, к почте, где все сейчас читали письма и никому не будет до него дела, но потом сообразил, что лучше прочесть это письмо в одиночестве.