Оккультный мессия и его Рейх - [12]

Английский историк Фрэнсис Кинг пишет, что нацисты относились к «Протоколам» по-разному: одни верили им, другие хотели верить им и старались уничтожить все сомнения относительно их достоверности, третьи нисколько не заботились о достоверности, в то время как кто-то считал документ подлинным. Именно последнюю позицию, в конце концов, и занял Гитлер.

Гитлер разглядел в записях сионских мудрецов, прежде всего, потрясающий пропагандистский материал, и поэтому Розенберг быстро занял высокое положение в нацистском движении. Надо сказать, что его роль расценивается весьма различно: англичанин Льюис Спенс говорит, что Розенберг был злым гением нацизма; немец Иоахим Фест видит в нем абсолютно заурядную личность, живущую в мире собственного воображения. Правда же, по-видимому, в том, что Розенберг имел сильное влияние на Гитлера и нацистов в 20-е годы, но затем «русский» (так его иногда называли противники и завистники) был оттеснен более жестокими и целенаправленными соперниками. К 1940 г. он оказался почти не у дел и получил полупрезрительную кличку «теоретик».

Однако на заре нацизма, когда ему покровительствовал Эккарт, сведший его с Гитлером, все обстояло совершенно иначе. После встречи с фюрером Розенберг стал пылким нацистом и начал активно писать для нацистской прессы. Его огромная продуктивность и обширная эрудиция в сфере «патологического национализма» обеспечили ему статус главного партийного идеолога. Это положение еще более укрепилось после выхода в 1930 г. «Мифа XX века» – важнейшей книги национал-социализма, следующей лишь за «Моей борьбой» Адольфа Гитлера.

В своем пространном труде, начинающемся словами: «Сегодня мировая история должна быть написана заново», – он интерпретирует историю как расовый конфликт, черпая вдохновение и цитаты у Чемберлена, Гобино и их последователей, а также весьма произвольно трактуя Ницше.

Розенберг стремился создать не просто еще одну теорию, а совершенно новую религию. Это стремление объединяло его с Чемберленом, но он пошел дальше, предложив ее основу: «Сегодня рождается новая вера: миф крови. Соединив веру и кровь, мы отстаиваем божественную природу человека, его целостность... нордическая кровь и есть та материя, которая должна заменить и преодолеть все старые таинства».

Розенберг проповедовал новое сознание – сознание крови. Он отрицал не только христианство, но и германское неоязычество, нападал на астрологию. Для него религия крови была единственной истиной, ибо «базировалась на очевидных фактах жизни». Он мечтал о национальной религии крови, в ритуалах которой «отразится правда человеческого существования». В христианстве же ведущий нацистский идеолог не видел ничего, кроме пустых обрядов.

Гитлер во многом соглашался с Розенбергом, и его записанные монологи наглядно свидетельствуют об этом. «Все религии одинаковы, неважно, как они себя называют. У них нет будущего, тем более в Германии... Будь то Ветхий Завет или Новый, нет никакой разницы: все то же самое, старое еврейское надувательство... Нельзя быть одновременно немцем и христианином. Надо выбрать одно. Нам нужны свободные люди, которые чувствуют и знают, что Бог находится в них самих... Наши крестьяне не забыли их истинную религию... Она еще живет... Крестьянину нужно сказать о том, что разрушила церковь: все тайное знание природы – божественное, бесформенное, демоническое... Мы скинем внешний покров христианства и обнаружим религию, свойственную нашей расе... с помощью крестьян мы сможем уничтожить христианство, потому что в них, в детях земли, есть подлинная религия, коренящаяся в природе и крови».

С благословения Гитлера Розенберг составил параграфы устава будущей Церкви Национального Рейха. В них говорилось о беспощадной борьбе с чужеземной христианской верой, требовалось запрещение библии и замена ее другой книгой – «Моя борьба».

В последнем параграфе устава «Новой Церкви» было сказано: «В день ее основания христианский крест должен быть снят со всех церквей, храмов и часовен и заменен единственным непобедимым символом – свастикой».

Если бы Германия одержала победу во Второй мировой войне, то подобное могло бы осуществиться. Хотя Розенберг и утратил свое влияние, но христианство имело значительно более могущественного противника в лице Мартина Бормана, откровенно заявлявшего: «Национал-социализм и христианство непримиримы».

В тот же самый период, когда бывший студент Московского университета Альфред Розенберг развивал свои религиозные идеи, находившие понимание и поддержку у Гитлера, другой оккультист прокладывал себе дорогу к нацизму. Это был молодой невротик, мюнхенский студент Рудольф Гесс. Большинство историков рисуют его человеком замкнутым, слабым и нерешительным. Геополитик Гаусхофер, к которому Рудольф питал особое расположение, описывает Гесса следующим образом: «Он находился во власти эмоций и страстно увлекался странными, фантастическими идеями... верил в то, что звезды влияют на его личную и политическую жизнь... Я навсегда запомнил выражение его ясных глаз, в них было что-то сомнамбулическое».

Важно отметить, что так же, как и Розенберг, Гесс принадлежал к Обществу Туле. Хотя этот странный оккультист всегда считал своим гуру Гаусхофера, в 1921 г. он открывает для себя другого великого учителя – Адольфа Гитлера. Побывав на митинге Германской рабочей партии, нервный мюнхенский студент испытывает экстаз религиозного обращения, после чего твердо решает посвятить всю жизнь беззаветному служению фюреру. Жена Гесса впоследствии скажет, что его необычайная привязанность к Гитлеру носила магический характер. Подобно Розенбергу, Гесс жаждал создания новой религии, но его основная идея не имела примесей мистицизма и была значительно проще: он заменил Бога Гитлером. Гесс часто повторял: «Гитлер – воплощение чистого разума». В своем безграничном поклонении перед фюрером он дошел до того, что утверждал его безошибочность: «С гордостью мы видим, что есть один человек, который находится за пределами критики. Это – фюрер. Все мы чувствуем и осознаем: он всегда прав и всегда будет прав. Наш национал-социализм зиждется на полной лояльности и молчаливом исполнении его приказов. Мы верим, что фюрер повинуется высшему зову, требующему изменения курса германской истории. Нет и не может быть никакой критики этой веры».