Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана - [64]

– Сердешный ты, – пригорюнилась тетя Поля, – как же ты живым вышел оттуда?

– И не спрашивай, – отмахнулся солдат. – Кости все перебиты, зацинжал сильно. Меня, вишь ты, вчистую демобилизовали. На родину еду, на Псковщину…

– Да ты бы сразу эдак-то сказал. У тебя и денег-то, наверное, нету?

– И то правда, – весело согласился солдат. – Денег всего четыре рубля. Ну, думал, поторгуюсь…

– Так пойдем ко мне, эвон коттедж мой стоит на взгорье. Пойдем, уж чем-чем, а рыбой-то я тебя угощу!.. А ты в плену старичка такого не видывал?

– Величать-то его как прикажешь?

– Мацута, Антон Захарович.

– Не припомнить. Может, и видел когда…

Пришел солдат в дом, сел у комода, осмотрелся.

– Хорошо живете, – заметил.

– Жили раньше, – ответила Полина Ивановна.

– Заживем еще! – бодро откликнулся солдат.

За столом, аппетитно обгладывая жареные куски рыбы, солдат рассказывал:

– Сейчас, мать, дело такое, что только беги. Вот и бежит народ. Финский-то фронт, – слышала небось? – словно шинель на мне, по всем швам расползается. Наш брат-пленный и пользуется… По лесам, горам да болотам только костры наши и светятся. А из плена-то самого на «ура» бежим. Знаешь, как это?.. А вот: выведут нас, допустим, на работу, мы уже все сговор держим, «ура» крикнет кто-либо, и – врассыпную… Ну, конечно, человек пять недосчитаемся. Тут уж дело такое, робкий лучше не лезь…

– Робкий он у меня, – сказала тетя Поля.

– А я тоже был из этого десятка. Коли жить под немцем не хочется, так поневоле осмелеешь… Тут такое уж дело, мать! – твердо повторил он, по-крестьянски собрав со стола крошки.

И когда он ушел, этот солдат, тетя Поля вдруг почувствовала себя легче. Ночь проспала спокойно, а наутро проснулась с новым настроением. Ей все время казалось, что кто-то должен прийти, она кого-то ждала, но – кого?..

Вечером навестила дочку Аглаи и наказала старому смотрителю:

– Ты, Степан, время от времени заглядывай ко мне. А вдруг придет он, а меня нету, – я снова в море уйду! А я – жду…

– Кто придет-то? – удивился Хлебосолов.

– Ясно кто! Или не понимаешь?

– Невдомек мне.

– Ну, это твое дело. Только заходи.

И смотритель, внимательно посмотрев ей в лицо, сказал:

– Ладно! Зайду… Ты не беспокойся… Или вон Анфиску пришлю – у нее ноги помоложе…

Около смерти

«Ну вот, – подумал лейтенант Рикко Суттинен, – одна-две минуты – и все будет кончено… Все, что было!.. Так, пожалуй, и лучше…»

И, подумав, он вытолкнул из-под ног березовый чурбан, тонкая петля сразу захлестнула шею. Ему показалось, что он слышит, как хрустят хрящи его горла, потом боль рванулась откуда-то из груди – впилась в самую макушку головы.

Мрак тяжело нахлынул сверху, раздавил сознание, как поганую лягушку.

И оттуда же, сверху, откуда свалился мрак, кто-то грубо крикнул ему:

– Вставай, девка!

Суттинен медленно открыл глаза. Он лежал на полу, а обер-лейтенант Штумпф стоял над ним, широко раздвинув толстые ноги, и крутил в руках концы разрезанной веревки.

Ударом сапога советник отбросил в угол березовый чурбан, снова крикнул:

– Вставай!.. Я никому не скажу!

Рикко Суттинен поднялся, шагнул к столу, налил водки.

– Судьба, – сказал он, растирая горло. – Видно, не суждено посмотреть Туонельского лебедя!..

Он осушил стакан, и его тут же вырвало.

– Ну вот, – брезгливо поморщился Штумпф.

– Плевать! – сказал Суттинен, вытирая подбородок, и крикнул денщика: – Вяйне! Поди сюда, вытри…

– Допился, – продолжал советник, – пора бросить.

– А я брошу! – запальчиво крикнул Суттинен. – Я еще не конченый… Я еще все могу… Я брошу, вот это – последнее!

Он снова налил себе водки и выпил. Денщик с тряпкой в руках стоял на пороге, не уходил – ждал: вырвет господина лейтенанта или не вырвет?

На этот раз не вырвало, и Суттинен успокоенно сказал:

– Ну вот… Клянусь: это – последнее!

Он встал и, нахлобучив на голову кепи, вышел. Штумпф сел к окну, долго смотрел, как по улице, пошатываясь, идет лейтенант Суттинен; вот он остановился, потом завернул к крыльцу дома, в котором размещался полковой капеллан.

«Тоже мне святоша нашелся! – подумал советник и тяжело, с надрывом вздохнул. Хотелось есть, но консервы и жареные грибы надоели. – А не лечь ли спать?» – и он завалился на походную койку, скрипнувшую под его грузным телом. Но сон не приходил, в голову лезли неприятные мысли…

Обер-лейтенант Штумпф был опытным офицером, воевал уже четвертую кампанию, он хорошо понимал и видел то, чего еще не хотели видеть многие его соратники. Так ему, например, было ясно, что наступление Красной Армии на этом участке фронта – от Киимасярви до Канталахти – уже началось. Некоторые офицеры еще упорно продолжали верить в официальную версию о невозможности русского наступления в Лапландии и Северной Карелии; считалось, что все основные силы русских стянуты на центральном фронте. Однако обер-лейтенант думал иначе. Русские уже не раз доказывали, что способны вести наступление по всему фронту, и они наступают здесь, в Карелии!

Да, они наступают… Штабные офицеры не хотят верить в наступление, ибо не видят в нем той бурной стремительности, какой отмечены все предыдущие прорывы русских в Белоруссии и на Украине. «Болваны!» – злобно думал Штумпф, и койка снова скрипела под ним. Ведь на этот раз русские наступают незаметно, как-то исподволь. Их легкие подвижные отряды просачиваются через болота и леса в тылы финских войск, сеют там разброд и смятение; чего же еще ждать, если недавно они ворвались на броневике даже в Вуоярви, ранили самого командира пограничного района…