Океан. Выпуск одиннадцатый - [44]

Отсрочка кончилась с восходом солнца. В тот день Рябов еще дважды оказывался в воде. И велосипедная камера — интуитивно придуманный спасательный круг — спасла Николая Федоровича, а может быть, и того неизвестного паренька. Она помогала держаться на воде, и Рябов мог тащить за волосы, рукава к обломкам досок, к шлюпкам кого-то… сколько-то людей. После таких передряг, говорят, люди седеют. А вот у него не прибавилось ни одного седого волоса. Только сердце стало барахлить. Вот и сейчас пришлось проглотить таблетку.

Николай Федорович вспомнил все так явственно, будто трижды тонул вчера. Он не был суеверен. Но сейчас зябко повел плечами…

Зашел замполит. Он был крайне озабочен.

— Не могу понять: почему японцы не опечатали радиорубку? Почему они не просто разрешают, а, я бы сказал, провоцируют на радиосвязь?

— Меня это тоже беспокоит…

— Может быть, ловушка?

— В которую мы, как глупый мышонок, полезем? Вы правы. Думаю, у радиоспецов на флагмане и здесь, на эсминце, уши распухли от ожидания.

— Но пока эфир наш… Я понимаю, вы можете посмеяться над моей сугубо штатской идеей.

— И я штатский. Какая идея?

— Семьи на берегу давно не знают, где мы, что с нами. В пароходстве могут решить, конечно, что мы с ума посходили. В такое время… Но, может быть, краткие телеграммы собрать у команды и послать?.. — Олег Константинович смутился и замолк под пристальным взглядом капитана.

— Ну что ж… начните с себя.

— Мне некому. Я ведь беспризорник двадцатых годов. Да и в мужья пока никому не подошел.

— Вы мне об этом не говорили.

— Но вы и не спрашивали.

— Да, простите…

— Чепуха… Если позволите, я обойду людей — и тех, что на вахте, и тех, что в каютах. Так практичнее будет, быстрее.

— Идите, Олег Константинович. Спасибо за идею. Жаль, мне она в голову не пришла.

Помполит начал обход с кочегарки. Сажин никак не мог взять в толк, что хочет от него Соколов, зачем сует в черные лапы аккуратный блокнотик и «вечное» перо. Пришлось ему растолковать: вот, мол, появилась такая замечательная возможность. Есть разрешение капитана. Никогда еще помполит не видел на сухом, желчном лице Сажина такой удивительной детской улыбки.

— А я уже привык, что в рейсе все равно как без вести пропавший! — Но блокнот и ручку не взял: — Измажу. Пиши сам, Олег Константинович. То ж телеграмма, не письмо, все равно жинка печатные буквы получит. Пиши: «Жив, здоров, чего и тебе желаю. О детях не спрашиваю, сама скажешь, когда свидимся». И подпись мою. А еще перед подписью, что целую, можно вставить? — Кочегар Сажин развеселился, ткнул Марью Ковалик черенком лопаты: — А для нее напиши: Владивосток, всем парням сразу. Готовьте оркестр, а Сажину — пива бочку. Мол, заскучал без пива кочегар.

— От тамошних парней столько же толку, как от здешних, — отмахнулась Марья. — И за меня уж пером поводи, Олег Константинович. Маме: что живу хорошо, работаю легко. И целую. И все.

Когда Олег Константинович стал на ступеньку трапа, Сажин его окликнул:

— Ты мастеру передай спасибо. Это он хорошо придумал.

— Да, передам.

Почти каждому пришлось объяснять, почему вдруг разрешение получено на личные телеграммы: нет худа без добра. Раз японцы все про пароход знают, значит, и таиться нечего. И лучше воспользоваться случаем, чем упустить его.

Лейтенант Швыдкий жестоко страдал морской болезнью и ничего толком сказать не мог. Но у Соколова был его адрес, и он решил сам придумать какой-нибудь текст.

А старший механик постарался использовать возможность максимально:

— Если я штучки три сочиню, по-соседски, по блату возьмешь? Мастер не зарубит?

— Без блата пиши. Отстою, если вопрос возникнет.

Капитан пролистнул блокнотик, перечитал телеграммы, не ради того, чтобы лезть в чужие тайны, — он ведь на судне все, даже военный цензор.

А помполит рассказывал тем временем:

— С тех пор как мы у этого эсминца словно на привязи топаем, хмурый какой-то народ стал. А написали домой по строчке — и потеплели. Ну, прямо настроение такое, будто Владивосток на горизонте.

— Но телеграмм меньше, чем народа.

— Не всем есть куда посылать. Особенно нашим бывшим фронтовикам. Адреса — по ту сторону… Я вот не прощу себе, что сдуру сунулся в каюту к Игорю. Не подумал, что им тоже писать некуда.

— Люблю… Целую… Эфир даже отвык от таких слов. Всё шифры, сводки, команды. — Капитан захлопнул блокнот. — А я решил промолчать. У моей жены дар ясновидения, что ли. Между строк узнает истину. Догадается, что не с добра открыта связь. Я вот в августе прошлого года почистился, нагладился, побрился в Кронштадте, а переступил порог — первый вопрос: «Ты тонул?» Как она могла догадаться, что я за двое суток трижды побывал в воде?!

— Вы мне не рассказывали об этом.

— А вы и не спрашивали. Это когда война кончится, будем по собственной инициативе рассказывать, что когда с кем стряслось.

Радист принялся тщательно переписывать телеграммы в журнал. Ворчал при этом:

— Ничего себе нагрузочка! Это же на всю вахту работы… Рука отсохнет от приветов. Олег Константинович, а может быть, упростить дело, отстучать сперва «чувствую хорошо», «желаю здоровья», «до встречи», «целую», сказать Владивостоку, чтобы повторили двадцать раз, а потом передать разночтения и адреса?