Океан. Выпуск одиннадцатый - [42]

Ято осклабился:

— Шлюпка у борта. Мы успеем отойти.

— В этом случае не успеете.

Ято прокричал что-то связному. В каюту ворвались пятеро матросов, направили карабины на Рябова и Соколова. Щелкнули затворы. Дуло карабина покачивалось на расстоянии нескольких сантиметров от лица Олега Константиновича. Он не смог бы даже шевельнуться, если бы матросы напали на капитана. Он отвернулся от вороненого дула, встретился взглядом с Николаем Федоровичем. На его лице, по-прежнему непроницаемо спокойном, он искал ответа на вопрос: «Что вы делаете? До какой грани решили дойти? Ведь в шифровке Владивостока ясно сказано: «Сопротивления не оказывать». Значит, все еще не так плохо. Если бы война, тогда было бы сказано — не отдавать судно любой ценой. А значит, даже ценой жизни… Но ведь такого приказа нет. Так что вы делаете, капитан?» Но ему почудилось, что Рябов даже усмехнулся. Открыл ящик письменного стола. Соколов знал: там лежит пистолет. Однако Николай Федорович вытащил пачку сигарет, распечатал ее, щелкнул зажигалкой. Затем поднял трубку телефона:

— Вахтенного штурмана ко мне.

Тот вошел, оторопело замер.

— Запомните все, что здесь видите. Точно занесите в вахтенный журнал. Поднимите сигнал «Подчиняюсь силе оружия». Выполняйте. Все.

А стволы карабинов продолжали раскачиваться перед лицами капитана и первого помощника. Лишь Ято резким движением загнал свою саблю в ножны. И капитан тут же заявил:

— Прикажите нижним чинам покинуть каюту.

— Здесь зона действия нашего флота! — Голос лейтенанта был полон ярости. — Здесь приказываю я!

— Лейтенант императорского флота не знаком с морским правом?

— Здесь право войны!

— Но не с нами.

— Скоро и с вами!

— Не забывайтесь! Вспомните начало заявления своего уполномоченного. Так вот, согласно морскому праву вы сейчас находитесь на территории нейтрального государства и под защитой его флага. Под защитой… Прошу убрать нижних чинов. Ну вот, так бы сразу. Как видите, не я, а вы тянете дорогое время. Олег Константинович, присядьте поближе, обсудим детали. Вы тоже можете сесть, господин лейтенант…

Соколов заметил: спесь с лейтенанта вдруг слетела. Он послушно плюхнулся на диванчик. Вытер носовым платочком вспотевший лоб. А капитан продолжал:

— Итак, подчиняясь силе оружия, которую вы так ярко продемонстрировали, и возвращаясь к нейтралитету, хочу задать ряд вопросов. Первый: полагаю, нас будет конвоировать эсминец?

— Так точно.

— На борту останутся все, кто прибыл с вами в шлюпке?

— Никак нет. Я и четыре матроса. Полная вахта.

— Гарантирую: мы из-под ваших пушек не сбежим. Можете вернуться.

— Никак нет. Не имею права. Приказ. — Но тут Ято спохватился, снова выпятил грудь, выставил саблю, обеими руками оперся об эфес: — Я буду давать курс. Я буду контролировать исполнение команд уполномоченного. Я лоцман…

Капитан тем временем снял телефонную трубку, приказал дать малый вперед, как только шлюпка отчалит от борта. Велел «пошевелиться на полную катушку» на камбузе. Приказал «уплотнить палубную команду». Ято прервал свою тираду, потому что не понял, что такое «катушка» и что значить «уплотнить». Решил, что разговор ведется на внутреннем коде, и насторожился. Но Рябов пояснил, что речь идет о каюте для матросов, — не торчать же им между вахтами на палубе! Выразил сожаление, что не может выделить отдельное помещение для лейтенанта согласно его рангу и полномочиям. Но если ему оскорбительно отдыхать в обществе нижних чинов и если долг велит непрерывно находиться на мостике или в штурманской, там есть диванчик.

В коридоре появилась камбузница — крахмальная шапочка на голове, белоснежный крахмальный фартучек. Как в ресторане. Бесцеремонно отодвинула локтем японца-матроса и его карабин, павой прошла по каюте, поставила поднос на стол.

— О, свежая рыба! — Ято расплылся в улыбке. — Но вы сообщали о трудностях с продовольствием.

— Это заслуга ваших летчиков. Они разбомбили прекрасный косяк сельди. Восхищен их меткостью. Кстати, мой протест по поводу беспричинного обстрела передан уполномоченному?

— Так точно, — кисловато отреагировал Ято.

Несколько раз вздохнула и ровно застучала судовая машина. Зашелестела вода за бортом. «Ангара» неспешно тронулась в путь, на запад. За иллюминатором каюты маячил эсминец.

V

К вечеру ветер стал быстро усиливаться и достиг ураганной мощи. Ход снизился до пяти узлов. Невидимыми могучими ладонями ураган сдерживал пароход. Из промозглой, свистящей, грохочущей тьмы появлялись, медлительно вздымались до уровня мостика рваные белесые гребни, с которых слетали клочья пены и брызг. Они вздымались все выше, медленнее. И стремительно, с огромной силой обрушивались на палубу, ударяли о надстройки, прокатывались по судну, уходили в черноту ночи. И из тьмы возникала, вздымалась новая волна. Зыбкая, размытая полоса гребня делила надвое черноту моря и черноту неба. Под утро — определить, что приближалось утро, можно было лишь по часам, потому что мгла была столь же плотной, как и ночью, — валы стали налетать как бы со всех сторон. Беспорядочная, грозная толчея волн, странная, сжимающая легкие, голову холодная духота предупреждали, что «Ангара» сама лезет в центр тайфуна… Эсминцу тоже приходилось несладко. Его швыряло, как пустой спичечный коробок. И были мгновения, когда вахтенный штурман видел его палубу как бы сверху, как бы с летящего на бреющем полете самолета. Эсминец подносило опасно близко к пароходу. Порою он скрывался из виду. Ято с ловкостью кошки пересекал уходившую из-под ног палубу, выбирался на крыло мостика под удары волн, секущий ливень. Возвращался в рубку лишь когда снова замечал черную тень корабля и его сигнальные огни. Он страшился, что в этом сумасшедшем вихре, пляске волн эсминец потеряет «Ангару», и потому еще яростнее, еще упрямей требовал, чтобы штурман, несмотря ни на что, соблюдал заданный курс.