Океан. Выпуск одиннадцатый - [29]

Я задержался в кабинете начальника, чтобы окончательно определить, что же можно было сделать для ремонта эсминца. Листая дефектные ведомости, я безжалостно вычеркивал такие пункты, как выпрямление бортовых листов или установка новых плафонов для кают-компании. Не до жиру… Я улыбался про себя, слушая, как обстоятельно и долго докладывал начальнику о каком-то пустяковом ремонте инженер, самый старший из нас по возрасту и по званию. Мы — молодежь — с начальником осмеливались говорить только тогда, когда получали от него задание и когда докладывали о его выполнении. Да еще когда приходилось оправдываться. На нас жаловались ежедневно и ежечасно: командиры и комиссары кораблей за то, что мы отвергали их сверхъестественные, на наш взгляд, требования; прорабы судоремонтного завода за то, что мы им выдвигали, на их взгляд, чрезмерные требования; коменданты — когда на кого-либо из нас падало их недремлющее око.

В остальных случаях мы обходились без нашего начальства. Это было уже наше дело, как заменить легированную сталь на обыкновенную, как без дока залатать пробоину в днище корабля или поставить новый гребной винт, как переоборудовать водяные цистерны на бензиновые танки, как без справочников произвести сложные расчеты, как договориться с заводской кладовщицей, чтобы она выдала на корабль дефицитные материалы.

Итак, в тот вечер идиллия в кабинете начальника была разрушена.

— Командир базы приказал вам, товарищ капитан второго ранга, идти со мной, — докладывал главстаршина.

— Куда это с вами? — в недоумении поднял брови мой начальник.

— Разряжать авиабомбу, товарищ капитан второго ранга.

— Какую авиабомбу? — еще более удивился мой начальник.

— На танкере. Она не взорвалась.

— Во-первых, я ничего не понимаю в авиабомбах, а во-вторых, товарищ главстаршина, вы… что-то, видимо, напутали. Командир базы мог мне и позвонить…

— Я сейчас. — Главстаршина скрылся в дверях.

Мы еще не успели обменяться мнениями о происшедшем, как он возвратился, ведя за собой капитан-лейтенанта, дежурного по штабу.

— Да, — подтвердил тот. — В танкер во время последней бомбежки попала и не взорвалась тонная бомба. Адмирал приказал минерам ее разрядить, а механикам — обеспечивать разряжание.

— Но я же действительно ничего не понимаю в авиабомбах! — настаивал мой начальник. — И что мы там должны обеспечивать?

— Не знаю, такой приказ, — пожав плечами, сказал капитан-лейтенант.

— Но при чем здесь мы? — опять спросил инженер-капитан второго ранга.

Он был прав, он был инженер-механиком и ничего не понимал ни в минах, ни в авиабомбах. И вообще не дело было руководителю технического обслуживания кораблей почти всего флота заниматься разрядкой бомбы, но… Внешне все это выглядело так, что я не мог подавить улыбку. Взгляд моего начальника упал на меня.

— Вот вы смеетесь, товарищ старший инженер-лейтенант. Ну и идите вместе со старшиной!

— Есть! — отчеканил я, еще улыбаясь.

Мы вышли в коридор — главстаршина, я и дежурный.

— Зайдите, запишите адреса родственников, — как само собой разумеющееся, сказал капитан-лейтенант.

Мы зашли в дежурную комнату и записали в вахтенный журнал: я — адрес родителей, находящихся в эвакуации; старшина, поколебавшись, адрес какой-то женщины.

— Жена? — спросил я.

— Не совсем, — помялся он.

— Пошли, — сказал я.

— Адмирал пообещал минеру — «знамя», механику — «звездочку», — доверительно сообщил мне дежурный.

Мы махнули руками — ладно, мол, — и вышли в затемненный порт.

Громада танкера растянулась чуть ли не на всю длину бухты. Стоявшие вдоль причалов эскадренные миноносцы, тральщики, не говоря уже о морских охотниках, казались маленькими и незначительными по сравнению с танкером. Если он взорвется и выльется нефть, она наверняка вспыхнет на воде — и на других кораблях могут начаться пожары. Да и для вражеской авиации лучшего ориентира не придумать…

— Где? — спросили мы командира танкера, который встретил нас у трапа.

— Пойдемте.

Он провел нас к большой овальной дыре в палубе, затем мы вместе с ним спустились в машинное отделение. На первый взгляд здесь вроде бы ничего и не произошло. Никаких разрушений. Блестели надраенные поручни, внизу отливали рифленым металлом паёлы машинного зала.

— Вот, — показал командир корабля на чуть ли не в рост человека отверстие в переборке. — Там лежит.

Мы заглянули в пробоину. Ничего не было видно.

— Дайте лампочку, — распорядился я.

Матрос подал переносную лампу. Мы со старшиной заглянули в пробоину.

— Ничего кабанчик… — процедил главстаршина.

Сравнение было точное. Как спина огромного дикого кабана, разлегшегося в жаркий день в иле, блестела поверхность металлического цилиндра, на две трети диаметра утопленного в соляре.

— Да-а… — протянул я.

— Что будем делать? — спросил командир, когда мы отошли от пробоины.

— Пойдемте обсудим, — сказал я.

Поднимаясь по трапу, я все думал: почему она не взорвалась? Если она замедленного действия, то может рвануть в любое мгновение. Что произойдет, если она взорвется? Я припомнил еще свежие в памяти лекции профессора Иванова о разрушениях при взрывах снарядов по опыту первой мировой войны. Конечно, здесь сила взрыва будет больше, чем у двенадцатидюймового фугасного снаряда. Во всяком случае, не меньше. Значит… Я подсчитал в уме примерный радиус разрушения и его масштабы. Танкер может переломиться, перевернуться, загореться… Люди… Жизни…