Океан. Выпуск 8 - [38]

— Что там у вас за погром, Лобзев?

— Это мы… Это… Кудрин… миски уронил…

— Какие еще миски?

— Обычные, из которых едят…

— Думать надо. Корабли над головой, а вы там канонаду устраиваете.

Когда скрылась из вида земля и опасность атаки кораблей ПЛО миновала, в лодке объявили готовность два, подводную, и дали команду приготовиться к обеду. Штурман Хохлов, вместо Березина временно поднявшийся в должности до старпома, снял на камбузе пробу, отплевался и возмущенный влетел в кают-компанию.

— Товарищ командир, до каких же пор этот саботажник будет нас всех травить?!

— Опять?

— Ну конечно! Второй день подряд в рот ничего взять нельзя! Такой суп-кандей сотворил, что с души воротит.

В кают-компании в ожидании обеда сидели Логинов, Золотухин, Радько и трое офицеров лодки. За небольшим столом оставалось еще одно свободное место, и Логинов пригласил к столу Хохлова. Пока штурман усаживался, Николай Филиппович рассказал об их беде с коком, о его саботаже и взмолился:

— Помогите нам, товарищи, христом-богом молю. У нас действительно скоро моряки взбунтуются. Они нашего Ивана когда-нибудь смайнают за борт, и будет ЧП.

— А я-то все хотел спросить у вас, Николай Филиппович, почему на вашей лодке так скверно готовят. Да как-то все неловко было. — Золотухин смущенно улыбнулся. — Теперь все ясно. Списать кока на берег не пробовали?

— За что? — Логинов от возмущения даже начал заикаться. — Здоров как бык, не курит, не пьет. Дисциплину не нарушает. Попробовали однажды попросить насчет списания его, нам ответили: «Нет оснований. Воспитывайте». А как его воспитывать, если он о камбузе и слышать не хочет?

— И не скажешь, что бездельник, — поддержал командира инженер-механик лодки Егоров. Тридцатилетний безнадежный холостяк, Виктор Васильевич розовой нежной кожей лица и белыми густыми кудряшками напоминал купидончика. Его так между собой и называли офицеры, но при нем — упаси боже! Егоров полностью оправдывал распространенное мнение, что внешность обманчива: он был не в меру суров, педантичен и совсем не располагал к фамильярности. — Видели бы вы, с какой любовью и старанием он работает у мотористов! В свою БЧ я его взял бы с удовольствием.

— Вот видите, удивительные парадоксы комплектования, — обрадовался поддержке Егорова Логинов. — Не хочет человек быть коком, спит и видит себя «мотылем»[5]. Командир БЧ-5 его к себе тоже с удовольствием берет. А мы не можем его туда перевести: нарушение штатной дисциплины. Служи тем, кем тебя сделали в учебном отряде. А если допустили ошибку? Вон в прошлом году у нас на лодке были три ученика гидроакустика. Один из них, Зиновьев, до службы работал шеф-поваром ресторана. Так он все время торчал на камбузе, а не в акустической рубке. Какие он нам пончики в масле пек! Котлеты делал! Пельмени даже! Представляете: на лодке, в море — и пельмени! Я такое впервые видел. Вот, кажется, и сделай нашего Ивана мотористом, а Зиновьева — коком, и все были бы довольны. Нет же, нельзя.

— Нельзя, — подтвердил Радько. — Этак все планирование подготовки младших специалистов под угрозу можно поставить. Будет сплошная анархия.

— Но и так планировать тоже нельзя. Как же так: из тракториста делают кока, а из повара — гидроакустика!

— Ну, большое дело никогда не обходится без издержек, — не сдавался Радько.

— Что-то больно много этих издержек и ошибок. Но если даже ошибка случайно произошла, то ее ведь надо исправить.

— На этой стадии уже поздно.

— А в порядке исключения? — допытывался Логинов, в тайниках души надеясь, что Радько сломится и посодействует насчет кока.

— Тоже нельзя, — стоял на своем Радько. — Создай прецедент — другие начнут кивать: почему, мол, им можно, а нам нельзя.

Вестовой Сережа Круглов внес в кают-компанию бачок с супом. Кисти рук у матроса были крупные, работящие и до черноты грязные. Логинов кивнул на вестового головой.

— Вот еще один экземпляр. Тоже бывший тракторист. Я вам, Круглов, сколько раз говорил, чтобы вы в кают-компанию не смели заявляться с такими ручищами? А?

Сережа, потупясь, молчал.

— Доктор, Круглов ведь ваш подчиненный?

— Так точно, мой, — тяжело вздохнул старший лейтенант медицинской службы Белоус. — Надоело говорить, товарищ командир. — Он провел по лицу вестового безразличным взглядом и лениво спросил: — Ну, чего ждете? Идите мойтесь. Да поскорей — суп стынет. — Когда Круглов вышел, он все так же безразлично пояснил: — Я об него уже язык обтрепал. Каждый день ему об этом долблю, а он мне в ответ свой резон приводит: это не грязь, а солярка и масло. Они чистые. Он там же, где и Иван, пасется, у «мотылей». Они ему с Иваном самую грязную работу оставляют, а эти и рады стараться.

Круглов вернулся, и доктор скомандовал ему:

— А ну покажите!

Сережа растопырил пальцы, поднял ладони вверх и покрутил ими. Не сказать чтобы руки его стали чище, они просто посветлели. Видимо, благородная тракторная «не грязь» уже не отмывалась.

По традиции первая тарелка наливается командиру. Сережа в знак уважения налил ее до краев, бережно пронес до стола и поставил перед Логиновым.

То, что стряпал Козлов, ни в одной из поваренных книг названия не имело. Егоров его вдохновенную стряпню окрестил точно и кратко: хлебово. Но хлебово приходилось есть: в море, как известно, ни ресторанов, ни кафе нет. Моряки свирепо ругались, но ели. Все, кроме Радько. У него язва желудка, и поэтому он с первого же дня напрочь отказался от Иванова харча и питался только сгущенным молоком, плавленым сыром и консервированными компотами.