Океан. Выпуск 6 - [95]

Алексей долго ахал в адрес капитана Белодворцева, а я стоял и злился — мне было обидно за «моего» капитана Белова. С Алексеем мы, помнится, тогда поругались, не «поделили» капитанов. Но фамилию Белодворцева я запомнил, тем более Алексей сказал, что он тоже закончил наше училище.

Прошло еще много лет, и вот я наконец встретился с капитаном Белодворцевым на теплоходе, который шел из Саратова в Горький. Третьим штурманом на этом теплоходе, как говорят волгари, ходил мой знакомый по речному училищу. Он попросил капитана, чтобы мне разрешили подниматься на тентовую палубу. И я каждый вечер поднимался наверх и слушал неторопливую беседу капитана, вахтенного штурмана и рулевого.

Помнится, конец лета в том году выдался жарким и сухим. А по ночам небо заволакивали тучи. И в этой темноте ярче, чем обычно, горели цветные огни бакенов, створных знаков и перевальных столбов. Духота не проходила даже с наступлением ночи. Когда теплоход, повинуясь изгибам русла, шел возле берега, с лугов наносило пересохшим разнотравьем и лицо ощущало порывы теплого, сухого воздуха.

Так вот и осталось на всю жизнь воспоминание об этих ночах, да пуще того врезались в память рассказы капитана Андрея Ивановича Белодворцева. О чем мы говорили в те грозовые августовские ночи? Будь я в ту пору литератором, непременно сохранился бы блокнот с какими-то заметками и было бы легко восстановить суть наших разговоров. Но я был тогда студентом четвертого курса института, собирался стать инженером-судостроителем, и мне в голову не приходило, что надо записывать всякий разговор. Впрочем, может быть, это даже и лучше, что я не вел никаких записей. Мелкие детали тут не нужны, а главное и так живет в моей памяти.

В рубке темно и тихо. Лишь изредка негромко погромыхивает сервомотор рулевой машинки, когда вахтенный повернет штурвал, да затем донесется с кормы шум воды, вспаханной пером руля. В Жигулях, которые мы прошли днем, нам повстречался теплоход «Память тов. Маркина». Вечером Белодворцев вспомнил об этом, завел разговор о легендарном комиссаре Волжской военной флотилии Николае Маркине. Совсем юнцом Андрей Иванович видел корабли флотилии, когда летом девятнадцатого года они шли на помощь осажденному Царицыну. Он рассказывал о лихом отряде десантников, которым командовал Кожанов, говорил о том, что речники создали целый добровольческий экипаж канонерки и назвали судно «Волгарь-доброволец». От него впервые услышал я, что Иван Сергеевич Мореходов, который преподавал в нашем речном училище, участвовал в боевых действиях флотилии.

Я слушал капитана, и передо мной словно оживала история Волги. Не было в его словах патетических восклицаний, он не клялся в любви к реке. Он посмеивался, когда говорил, что знакомый боцман с «Радищева» чуть не на каждой стоянке сходит с парохода на берег и непременно макает ладонь в реку — здоровается. И также с улыбкой замечал, что, конечно, это чудачество, но что и сам весной, когда из затона уходят, непременно велит рулевому дать свисток, знает, что такие свистки всем, кто живет на Волге, радость приносят.

Он знал массу присловий и поговорок про каждый город или село, стоящие на берегу: «Стоит Балахна, полы распахня», «Татинец — всем ворам кормилец», «От Решмы до Кинешмы палкой докинешь ли?» А почему горы Жигулями называются? Потому, что бурлаки там костры жгли. Почему астраханцев нарекли чилимниками? Потому, что любили лакомиться водяным орехом — чилимом.

Я пишу сейчас о той встрече с капитаном Белодворцевым и чувствую, что главное, пожалуй, было в том, что он сумел показать мне Волгу какой-то новой. За те пятеро суток, что шли мы из Саратова до Горького, он как бы укрепил меня в любви к реке. И остается только жалеть о том, что понадобилось немало лет, чтобы состоялась следующая встреча…

Дизель-электроход «Советский Союз» стоял в Горьком, выражаясь высоким стилем, под парами: через несколько часов он подойдет к пассажирскому причалу и возьмет первых туристов в рейс до Астрахани. Вахтенные матросы и проводницы наводили последний лоск: драили поручни, полировали двери и стенки в коридоре. В каюте у Андрея Ивановича хозяйничала жена, поэтому мы расположились в носовом салоне. Беседа, как всегда вначале, не клеилась. Напоминать ему о нашей встрече я не стал: вряд ли он меня помнит.

Я знал кое-что о жизни Белодворцева в эти годы. Уже десять лет отплавал Андрей Иванович капитаном дизель-электрохода «Советский Союз». Два ордена Ленина украсили его грудь. Стал капитаном трехпалубного судна «Г. В. Плеханов» сын Борис. Второй сын, Александр, работает заместителем начальника Волго-Донского пароходства. Дочь Нина успешно трудится в конструкторском бюро «Вымпел».

Неожиданно вспоминаю, что за эти годы у нас с Андреем Ивановичем была еще одна встреча, в июне 1960 года. Сормовичи в ту пору построили «Метеор» — судно на подводных крыльях. Один из создателей этого судна, советский инженер Николай Алексеевич Зайцев со своими товарищами отправился на нем из Горького в Москву. В числе пассажиров был и я.

Обычные суда тратят на этот путь около трех суток. «Метеор» должен был успеть в Москву за тринадцать часов. Впереди нас шел в столицу дизель-электроход «Советский Союз», ушедший из Горького на сутки раньше. К девяти часам вечера мы нагнали дизель-электроход.