Океан. Выпуск 4 - [3]

— Время было светлое?

— Какое там! Темнотища, время полуночное. Второй раз лодка всплыла через сорок минут и выпустила два снаряда. Третий раз лодка всплыла совсем близко — сто метров с левого борта. Пулеметчики сразу открыли огонь. Успели выстрелить и два раза из пушки. Второй снаряд угодил прямо в лодку у переднего края рубки. Ты учти, военных у нас не было, сами управились.

— Кто пушкой командовал?

— Второй помощник Мель, а наводчиком был машинист Николаев, ну, и пулеметчики не подкачали. И врач, женщина у нас, Сергеева, молодец, умело и быстро перевязывала раненых. Капитан Николай Никитич Малахов, несмотря на раны, находился на мостике до самого прихода в порт.

Итак, мечта моя сбылась, я получил неплохой теплоход и был очень счастлив. Мне и не снилось, сколько ждет меня впереди неприятностей и какую трепку нервов испытаю я на первых порах.

Несколько часов я проверял карты и знакомился с лоцией приморского берега. В штурманской было тихо. Два больших иллюминатора плотно задернуты зелеными занавесками. Четко, с металлическим звоном отбивал полусекунды хронометр, невидимый в своей бархатной пещерке.

Еще раз просмотрел список экипажа. Кроме Никифорова, старшего помощника, в нем значились Николай Дудников вторым и Роза Гельфанд третьим помощником. Старший радист — Сергей Лукьянчиков. Хорошее впечатление произвели боцман Павел Пономарев из архангельских поморов и плотник Владимир Апоницын. Секретарь партийной ячейки — старший моторист Яков Сидорович Захарченко. Больше половины экипажа работали на теплоходе несколько лет, со времени его постройки, и судно знали превосходно.

Утром мы в море. Минуем маяк Поворотный. Теплоход двигается на северо-восток вдоль гористого берега. Один за другим слева по курсу возникают в лиловой дали мысы, словно кто-то невидимый переставляет декорации. На западе у самого горизонта синеют величественные вершины Сихотэ-Алиня, заросшие лесом, прорезанные узкими крутыми падями. К морю ущелья-овраги мелели и раздвигались, образуя широкие разлоги.

В одном месте, совсем близко у моря, горела тайга. Тучи дыма висели над лесом. Ветер приносил на теплоход тревожный запах смолистой гари.

В море мы услышали радостную весть. Битва на Курской дуге окончилась победой наших войск.

«Немецкий план летнего наступления, — гласил приказ Верховного Главнокомандующего, — надо считать полностью провалившимся. Тем самым разоблачена легенда о том, что немцы в летнем наступлении всегда одерживают победы, а советские войска вынуждены будто бы находиться в отступлении…»

Итак, еще одна легенда развеяна.

На третий день прошли траверз маяка. А вот и Совгавань. Круто повернули налево. Миновали маленький островок. Направо — бухта Константиновская. Самая глубокая и спокойная бухта в Совгавани. Мне вспомнилось, как я еще матросом на пароходе «Индигирка» приходил в эти места много лет назад. Сколько нового и интересного таили тогда эти берега! В том далеком плавании море совсем очаровало меня.

Наконец мы пришвартовались у ветхой деревянной пристани поселка Совгавань и приступили к выгрузке. Не буду рассказывать подробности ремонта на заводе Дальневосточного пароходства, хотя все документы я бережно храню до сих пор. Но коротко, несколько слов, сказать необходимо.

В док я вошел без помощи буксира. Его пока не было в Совгавани. Закрыли нам днище быстро. Ремонтировали с помощью дублировок, подварки заклепок и подкреплений, временно обеспечивающих живучесть. Скажу откровенно — ремонт производился далеко не по первому разряду. Вопрос шел о летнем переходе в один из портов США, где предполагалось полное восстановление прочности корпуса.

Не стану перечислять все беды, происшедшие из-за плохо проведенного ремонта. Могу только сказать, что в этот тяжелый период я особенно полюбил свое судно. Моряки, как правило, любят корабль, на котором работают. Для настоящих моряков он словно живое любимое существо. Они ухаживают за ним, держат его в чистоте и порядке, привязываются к нему, как к своему родному детищу. Маленькое судно или большое, красивое, современное или устаревшее, оно все равно дорого и близко. У поморов, лучших моряков России, до недавнего прошлого бытовали приметы на этот счет. Не дай бог в сердцах ругнуть свое судно, если оно плохо разворачивается, рыскает во время хода. Судно может обидеться — и тогда прощай спокойное плавание. Обращение с судном должно быть только ласковое.

Я, помню, плавал в Архангельске в 1933 году со старым капитаном Хабаровым, опытным, но беспокойным человеком. Иногда совсем неожиданно, в самый, казалось, неудобный момент, он начинал делиться своими воспоминаниями, и тогда можно было услышать много интересных вещей. Швартовались мы как-то раз к пассажирской пристани. Капитан Хабаров запоздал с задним ходом и с беспокойством посматривал, как движется вперед судно. От нетерпения он притопывал ногой и что-то говорил про себя. Я прислушался. «Миленький, остановись, миленький, не подведи, — твердил он. — Родименький, отблагодарю». Посулы, видно, помогли, и судно остановилось в нужном месте. Капитан Хабаров ласково погладил полированные поручни на мостике.