— Вот этого товарища провожаем.
— Невелик товарищ-то.
— Вырастет, — пообещал Венка.
— Это уж обязательно. А с кем он путешествует?
Володя ответил:
— Ни с кем.
— Как это так? Вы что-то, ребятишки, нехорошее задумали…
Тая затрясла перед ней своим бантиком:
— Как это вы, тетя, рассуждаете? А если у него никого нет! Никого на всем свете. Никого! Никого!
Тетка не очень-то доверила, но все-таки вздохнула:
— Ох ты, горюн! А направляешься куда?
Тогда выступил Венка и такой завел рассказ про Володину жизнь, что заслушаешься. Но под конец он до того заврался, что и сам запутался. А тетка слушала-слушала, да как крикнет:
— Ох, да замолчи ты! От твоих слов аж голова закружилась. Ишь, какие вы все вострые собрались! У меня чтоб тихо. А то милиционер — вот он!
Поезд был проходящий. Володя зашел в вагон и увидел, что все места заняты. Он осторожно пристроился на уголке самого крайнего дивана. Прижимая к себе зеленую сумку с дорожным припасом, он подозрительно посматривал на своих соседей: кто их разберет, что у них на уме?
Совесть у него была не совсем чиста. А уж если на совести заведутся темные пятна, то, известно, человек сразу перестает всем доверять и ему начинают мерещиться всякие подвохи.
Вот кругом сидят люди, у них такой вид, будто они едут по своим делам и никакого внимания не обращают на одинокого мальчишку. А сами нет-нет да и глянут в его сторону; того и жди, кто-нибудь спросит зловещим голосом: «А ты зачем из дома удрал?»
Кто же это может быть? С какой стороны следует ожидать первый удар?
У окошка пристроилась чистенькая старушка, вся какая-то, розовенькая, с пуговичками, кофта пушистая, розовенькая, пуговички черненькие, щечки розовые, носик пуговичкой: она, размахивая розовыми кулачками, рассказывает:
— Ты меня к своему дому не привораживай! Это я ему так говорю. Я тебе не бабка-вожатка, чтобы с твоими детьми возиться!..
Ее слушают три девушки, сидящие на противоположном диване. Совсем еще девочки, на школьниц похожи, на семиклассниц. Слушают они не особенно внимательно, все время перешептываются и часто вздыхают. В то же время все четверо, и старушка и девушки, дружно поедают бутерброды с колбасой, запивая их чаем из одинаковых белых кружек.
— Он мне и говорит, зять-то мой, мне это говорит: «Ни об чем, мамаша, не волнуйтесь, пенсию вам определили, внуки вас обожают…» — «Не-ет, — это, значит, я ему, — нет, говорю, такое дело у нас не пойдет. Пенсией ты меня не убаюкивай. Я всю жизнь в тайге при деле. Прощай, зятек, приезжайте в гости!» Сказала так, собралась да и уехала…
Старушка в своей розовой пушистой кофте казалась такой мягкой и доброжелательной, что Володя сразу успокоился. А Девчонки не в счет. Их-то он ничуть не боится. Они сами, видать, всего боятся.
А вот с другой стороны на боковой скамейке дядька сидит — этого опасаться надо. Вон как он на всех посматривает поверх очков. А сам весь какой-то помятый, неприбранный, весь какой-то волосатый. Мало того, что он давно уже не брился, не стригся, а наверное и не причесывался целый месяц. У него целые кисти из ноздрей торчат, а из ушей — как будто все время дым идет. От такого дядьки всего можно ожидать.
Он глянул на старушку поверх очков и осуждающе проскрипел:
— Пенсия дается для успокоения старости.
Старушка даже не оглянулась на него, продолжая отчитывать своего зятя, который попытался ее, таежную вольную птицу, неугомонную труженицу, приспособить к своим домашним делам.
— Не выйдет дело. Я к тайге привычная. И вы, девчонки, ничего не бойтесь. Доброму да работящему человеку в тайге хорошо. Она, матушка, и накормит, и обогреет, и утешит, не ленись только.
И она таким строгим голосом начала рассказывать, как отлично живется хорошему человеку в тайге, что девчонки притихли.
А поезд все шел да шел. Вагон постукивал колесами, поскрипывал и покачивался. Мимо окон проносились столбы, проплывали леса и поляны.
Володя успокоился и начал подумывать, что пора бы и ему закусить, но вдруг старушка обратила на него внимание:
— Смотрите, девчонки, какой с нами парнишечка едет. Ты откуда такой взялся?
Володя струсил и насупился. Он даже отвернулся. Но напрасно он надеялся, что его так и оставят в покое.
— Чаю хочешь? Да поставь ты свою сумочку, никто ее тут не тронет.
Она сейчас же усадила его около столика, налила чаю в кружку, а девчонки так дружно начали подсовывать ему всякие бутерброды да булочки, что он просто не успевал пережевывать. После такого угощения отмалчиваться стало просто уж невозможно.
Он слово в слово повторил рассказ, который недавно сам прослушал в Венкином исполнении. Только вместо Оренбурга пришлось назвать Северный город, куда шел поезд, а то ему никто бы не поверил. Рассказ получился такой длинный и такой запутанный, что Володя и сам перестал соображать, кто он на самом деле и куда едет. Он думал, что его слушатели сейчас же увидят, что он заврался, и тогда все получится очень плохо. Может быть, даже они остановят поезд и выкинут его из вагона прямо в болото среди дремучего леса.
Это он так думал, потому что никогда не ездил в поездах и еще не знал, какой доверчивый и терпеливый народ — дорожные слушатели.
