Окаянная Русь - [16]
Софья Витовтовна подошла к Василию и, указав на пояс, спросила:
— Откуда у тебя этот пояс, Василий?
— Князь Иван Дмитриевич Всеволожский подарил, когда с дочкой своей обручал, — осветилось радостью лицо Василия.
Видать, и великой княгине поясок приглянулся. Напрасно отец гневался и на свадьбу племянника не пошёл. А веселье удалось. Столы так и ломятся от угощений! Одного вина белого три бочки выставлено. Ладно, хоть сыновьям не запретил явиться.
Василий бережно поправил пояс, и короткие пальцы прикрыли рубины. Погас сразу огонёк.
— Ведь поясок-то этот не тебе принадлежит, — ласково пропела Софья Витовтовна. — Этот пояс Дмитрия Донского, а стало быть, предназначен он моему сыну Василию Васильевичу как московскому князю и прямому наследнику. — Руки великой княгини уже потянулись к поясу.
Софья Витовтовна умело справилась с застёжкой, и кафтан на Василии Юрьевиче просторно повис.
Забегал беспомощно правый глаз князя, отыскивая поддержку, а в трапезной сделалось тихо: девки-шутихи уже не водили хоровод, гусельники не пели, бояре застыли с ложками у рта. Зато левый глаз смотрел по-прежнему уверенно. Он не прощал ни молчания, которое так неожиданно установилось за трапезными столами, ни разинутых ртов бояр, ни спокойного самодовольного взгляда Софьи Витовтовны. Эх, понагнали на Русь Гедиминовичей, вот они и глумятся как хотят!
—Этот пояс подарок!
— Нет, этот пояс Дмитрия Донского, а на его свадьбе он был подменен на худший его тысяцким! Возьми, Васенька, пояс своего деда Дмитрия Донского, — обратилась великая княгиня к сыну, — и будь достоин его памяти.
Пояс перешёл к новому хозяину, и Василий Васильевич растерянно улыбался, держа в руках свадебный подарок.
Девки-дурёхи уже танцуют и через голову прыгают.
— Смотри, тётка, — угрозой повеяло от слов обесчещенного Василия. — Отольётся тебе наш позор горькой слезой! Мало тебе показалось Московского княжества, так ты ещё и на поясок позарилась.
Отодвинулись от Василия Косого московские бояре: встали особняком и лукавые улыбки в бороды попрятали.
— Попомнишь меня ещё, княгиня! Ох попомнишь! — Запахнул Василий широкий охабень[24] и пошёл прочь, уводя за собой братьев.
Иван Дмитриевич отъехал от Москвы сей же час. Перекрестился на красный угол, поклонился в порог и со словами: «Дай мне, Бог, ещё вернуться сюда... победителем!» — сел в возок.
Холоп оглянулся на Ивана Дмитриевича и спросил робко:
— Куда едем, боярин?
— В Углич езжай. Константина Дмитриевича проведать нужно.
Обида сжигала Ивана Дмитриевича Всеволожского. Нутро горело, словно от ядовитого зелья. «Опозорил великий князь слугу своего верного — в Орде нужен был, а сейчас, когда за ним московский стол остался, так и надобность отпала». Вспомнил Иван Дмитриевич старину, над которой потешался ещё в Орде. Отъехал боярин от московского князя искать себе нового хозяина. Не холоп какой-нибудь, а боярин! Кому хочу, тому и служу!
Константин Дмитриевич встретил бывшего слугу московского князя радушно. Услужливые углицкие холопы подхватили боярина под руки, помогли сойти на землю. О печали Всеволожского Константин Дмитриевич уже успел прослышать и, зная характер боярина, понял, что не успокоится он до тех пор, пока не отомстит великому московскому князю все свои обиды. Родиться бы ему удельным князем, носить бы ему бармы, а он всего лишь боярин. Не успокоится Иван Дмитриевич до тех пор, пока не расколет Русь надвое, и, как в недавнем прошлом, пойдёт брат на брата.
— Слышал ли ты, Константин Дмитриевич, про обиду, что князь мне учинил? — жаловался Иван Всеволожский прямо с порога.
— Как не слышал? Знаю! На одной земле живём.
Сложись всё иначе, был бы Иван Дмитриевич тестем великого князя московского, и в могуществе отпрыск смоленских князей мог бы потягаться с самим тверским князем. А сейчас Всеволожский что сорванный ветром лист летал над чистым полем. Видно, в боярине сидел бес, который гнал его из Москвы в Углич. Константин Дмитриевич догадывался, что искал боярин хозяина посильнее, такого, чтобы мог подняться супротив московского князя. Но не по мятежному хотению, а по старым грамотам, только за таким человеком и могут пойти бояре. Лишь один человек на Руси способен встать вровень с Василием Васильевичем — этим мужем был неугомонный князь Юрий. Выходит, дорога Ивана Дмитриевича Всеволожского лежала дальше, к Галичу. Понимал Константин Дмитриевич и то, что не мог явиться Всеволожский сразу к Юрию. Уж слишком крут галицкий князь и не прощает обид. А уж такое, чтобы за племянником своим, как холопу бессловесному, вести коня, так и подавно. А Васька Улу-Мухаммеду даже воспротивиться не посмел — обесчестил сына Дмитрия Донского до исподней рубахи.
