***
— Аменхотепыч, давай закажем?
— Давай. Что?
— Рамсеса.
— Рамсес дорогой. А у меня финансы поют любовные песни: шесть пяток бойца отделяло от лика жела-а-анной, семь львов острозубых и войско нагих эфио-о-о-пов…
— Бармен, два пива и Рамсеса.
— Первого?
— Ну не пятого же?..
— Рамсесы закончились.
— Как закончились?! — кружка, роняя редкие капли, полетела за стойку, где уверенно разбилась.
— А будете буянить…
— Тс-с! А какие есть?
— Есть Джедефхор.
— Джеде… тьфу! А это кто?!
— Царский сын. Кто ж ещё?!
— Да что ты нам дрянь всякую подсовываешь?! Чего ещё имеется? — Кенамоныч сытно отрыгнул, спасибо Сетху, сыночку Нут.
— Имаху, не сочтите, имеется кусочек вчерашнего Хуфу.
— Огрызки?! нам?! Обижаешь?!
— На Сети Первого у вас денебов, пардон, не хватит: восьмую пару в долг берёте. Может, Аменхотепсиса? Второго пророка Амона? Оригинальный рецепт: приправлен упряжью без удил и наглазников. Проще говоря, с беконом.
— А с паприкой есть?
— С паприкой нет.
Переглянулись, икнули, кивнули:
— Тащи.
Под руководством бармена четыре раба приволокли саркофаг. Особо не церемонясь, споро вскрыли. Н-да, а маска-то из гипса, заглянул внутрь Аменхотепыч. Коршун, понятно, крылышками машет, а вместо камешков фаянсовая подделка (у-у…), и скарабей с Исидой, и Нефтис за компанию. О, сердце моё, о, сердце матери моей, о, плоти моей сердце! А ещё: полые браслеты на запястьях, предплечьях и лодыжках, да не хватает кольца на левом мизинце, и сандалии совсем даже не новые: растрепался папирус, потёрлась кожа…
Н-да, дешёвка. Дешёвка и есть: а чего, собственно, ожидать-то от второго пророка Амона, седьмой воды на тростниковой патоке?
Рабы вернулись: притащили канопы. Аменхотепыч напрягся, подумал — и рассердился (всему есть предел):
— Ливер — убрать!
Убрали. Кенамоныч принялся деловито очищать мумию от широких слоёв льняных полос, пропитанных камедью и смолами. Резко запахло кассией и корицей, пальцы сочно измазались жёлтым воском, рот наполнился липкой слюной. А палитра ароматов взяла и усугубилась благоуханием пальмового вина, кедрового масла, хны, гудрона и ягод можжевельника.
Эк-х!! — погрохотать бедренной костью по крышке стола: размять, содрать кусочек, слизнуть натрон, пузырьками подкисшими запить да улыбнуться щербиной: благодать!
— А всё-таки, Аменхотепыч, фараоны нынче не те. Не те, говорю, нынче фараоны.
— О! Вот раньше, бывало…
— Согласен: бывало. Ты рёбрышки-то положь, да? Мы тоже, как бы, не против…
— Не те, видит Репит, нынче фараоны: пересолили, павианьи головы!
— Недодержали!
— Гудрона мало!..
— Корицы много…
— Вина пожалели…
— Масла ж чуток надо, а они!..
— Бармен, пива!
— Пива!!
— Пива!! -…и-иввааа!!..
***
Очень смуглый раб Максимка, зажав веер в зубах, выдернул из бара два полумёртвых тела и, сокращая дорогу, зарылся по пояс в сугробы.
А за влажной стойкой, озираясь, чтоб не заметили, — доколе низость терпеть и гнусные укоры! — сгорбился над мапой кудряшка-бармен: надобно прилежно изучить фарватеры. Та-акс, вот-вот-вот, оно самое. Дождаться морозов, и — стрёмно, а куда деваться?! — по неокрепшему льду, аки посуху: старичков вперёд — пусть дорогу щупают, если что, не жалко, успели пожить. Да-да, наимудрейших в первый ряд. Главное, инструмент не забыть — придётся таки чем-нибудь Заповеди долбить; жаль начальство запретило заблаговременно ознакомиться с текстом, жаль…
И над всем этим — небо. Страсти людские? — ха! — чихать оно хотело на Долину Царей в частности и прочие долины вообще. Вот так: апчхи! — тяжёлый мокрый снег.
Истину реку, так и было, так и случилось. Не верите? Дело хозяйское. А может пивка? Для рывка? И в дорогу?
А?
