Охранники и авантюристы. Секретные сотрудники и провокаторы - [9]

Относительно состава интеллигентской массы сведения могут быть совершенно определенные, так как почти все заносят свои имена в книгу, находящуюся у лакея дома гр. Толстой. В первые дни, главным образом из Москвы, было много приезжих журналистов, адвокатов, врачей, инженеров, земцев, вообще различных более заметных общественных деятелей. В последние же дни, к моменту моего пребывания в Ясной Поляне, посещения этой категории лиц почти совершенно прекратились. Во всяком случае, при самом внимательном проглядывании этой книги с подписями за дни истекшей недели, мне не удалось заметить мало-мальски видных имен. Что таких посещений за последнее время не было, подтвердили как доктор Маковецкий, так и все в доме Черткова.

Большое усилие приложила я к тому, чтобы выяснить вопрос о характере сборищ, по чьей инициативе и для какой цели они организуются, не видна ли в данном случае работа организованных партий и революционных организаций. Что касается последних дней, о которых я могу говорить с уверенностью, то планомерных революционных выступлений на могиле, которые бы свидетельствовали об организации, не было. Агитаторы, по-видимому, нашлись бы, но дело в том, что, в силу общего сокращения паломнического движения, не было аудитории, которую можно было бы распропагандировать. Желая выяснить вопрос, не действовали ли отдельные агитаторы, я десяткам лиц задавала вопросы, не говорило ли на сборищах в отдельные дни одно и то же лицо. В последние дни, как свидетельствуют крестьяне, таких случаев не было. Обыкновенно группы приезжают и в тот же день уезжают, привозя и увозя своих ораторов. Было не много случаев, когда приезжие оставались ночевать в Ясной Поляне. По несколько раз на могиле Толстого говорил, по характеристике крестьян, какой-то «черный, лохматый, в штатском платье». Говорил, очевидно, только революционные речи, так как крестьяне говорят об этом с большой опаской. В первые дни после похорон были и другие революционные {28} выступления. Точный смысл речей путем самого тщательного опроса крестьян (понятно, в самой осторожной и окольной форме) выяснить не удалось, но, по-видимому, речь шла о несправедливом владении помещиками землей, о притеснениях народа правителями, о смертных казнях и так далее. Во всяком случае признаки агитаторской работы в первые дни после похорон, когда на могиле собирались большие толпы, безусловно имеются. От какой партии эта работа исходила, - теперь выяснить трудно. По некоторым признакам сужу (по агитации против частной земельной собственности и восхвалению общинного пользования землей), что агитаторы были с.-р. Оговариваюсь, однако, что относительно того, что происходило на могиле в первые после похорон дни, у меня нет никаких точных сведений, так как приходилось, несмотря на все усилия, питаться одними сбивчивыми слухами.

То же, что я видела лично, и о чем было свежо впечатление опрашиваемых, дает следующую картину сборищ в последние дни. Картина изо дня в день повторяется почти без всяких изменений. Группа паломников опускается на колени, поет несколько раз «вечную память», затем кто-нибудь из паломников говорит небольшую речь (сплошь и рядом о необходимости борьбы со смертной казнью), или же читается какое-нибудь небольшое произведение самого Толстого. Затем, как почти неизменное правило, группа снимается. Смешно было смотреть, как волновались наблюдавшиеся мною студенты Киевского университета при процедуре снимания: «увековеченная» их группа должна была появиться в иллюстрациях одной из киевских газет, и, полные страстного желания эффектно себя «увековечить», - они больше всего боялись, что снимок мог не удаться. Вообще, как я уже писала, это небольшое сборище носило самый фарсовый характер. А между тем эта группа студентов была все партийные люди, все это были не «коллеги», а «товарищи», и, как обнаружилось в беседах, меньшевистского толка. Более смешного, чем серьезного, было, как можно судить по ироническим репликам, срывающимся у яснополянских крестьян, и на сборищах в предшествующие дни. {29}

Паломническое движение на могилу Толстого не только сокращается численно, но и принимает самый обывательский характер. С нескрываемым раздражением д-р Маковецкий и Чертков указывают, что среди приезжих гораздо более любопытных, ищущих развлечения в поездке, чем серьезных последователей движения.

Усиления паломнического движения, по словам Черткова, теперь ожидать не приходится. Разве в большем числе прибудут к 40-му дню. Но на весну, в смысле развития движения, Чертков возлагает большие надежды.

Все приведенные сведения основаны на непосредственных наблюдениях и тщательном опросе массы лиц.

Относительно численности сборищ в последние дни сведения почерпнуты по пути в Ясную Поляну от опроса кондукторов поезда, на ст. Засека от жандармского унтер-офицера; толковые ответы, к которым можно отнестись с доверием, давал служащий в тульском казначействе Василий Зябрик, гостивший в эти дни в Ясной Поляне; хозяин избы, где я остановилась, - Прохор Зябрик, уравновешенный и положительный мужик, а также очень разговорчивая, а потому ценная его жена; в хате Прохора Зябрика за время моего там пребывания собиралось много крестьян, и из живой перекрестной беседы мне удалось почерпнуть много ценного; крайне удобным моментом для расспросов явилась поездка на лошадях со ст. Засека в Ясную Поляну, отсюда в Телятники к Черткову, отсюда обратно в Ясную Поляну, с заездом в деревню Ясенки (район деятельности Черткова), и, наконец, на станцию Щекино, откуда я отбыла в Москву. Далее много почерпнуто у лакея в доме Толстых, с которым довольно продолжительно беседовала во время просмотра книги записей; беседовала с Татьяной Андреевной Кузьминской (женой сенатора, сестрой гр. Толстой) и какой-то пожилой племянницей покойного гр. Толстого, которая была очень любезна и словоохотлива во время осмотра толстовского дома; подолгу оба раза беседовала с д-ром Маковецким; много узнала от Владимира Григорьевича Черткова, но еще больше от его сына, юноши 18-20 лет, очень доверчивого и простодушного; отдельно от них продолжительное {30} время беседовал с секретарем Черткова (бывшим секретарем покойного Толстого), молодым, ярым толстовцем - Булгаковым, который, таким образом, явился для меня проверочной инстанцией услышанного от Черткова и его сына; беседовала с рабочими-конопатчиками, работающими теперь у Черткова; небольшую беседу пришлось иметь с Александрой Львовной Толстой. Более всего полезными при выяснении численности сборищ на могиле Толстого и характера их оказались яснополянские бабы и ребятишки, которые без устали дежурят на могиле, зазывая к себе на постой приезжих. Стоило только задать им какой-нибудь вопрос, как они, торопясь и перебивая друг друга, давали самые подробные ответы. Ценным в данном случае было то, что путем таких перекрестных расспросов проверяются полученные сведения.