«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том 2 - [44]

В поезде ехал также мрачного вида старичок, маленький, сухонький, лет 70. Он все время читал и ни с кем не разговаривал. Я как-то запоздал в вагон-ресторан, где сидел и он, уже собираясь уходить. В ожидании лакея я развернул местную газету, когда старик подошел ко мне, прося разрешения присесть к столу, чтобы просмотреть телеграммы. Таким образом мы познакомились и разговорились. Оказалось, что он ездил на Кавказ навестить свою дочь. Теперь же возвращается к себе во Владивосток, где имел коммерческое предприятие Он многое знал и многое видел на своем веку, обладал прекрасною памятью и был зло остроумен.

— Еду я седьмые сутки, — сказал он, — и не могу отделаться от впечатления обширности нашей родины. Подумать только, что теперь в Батуме до 20 градусов в тени, пальмы растут под открытым небом, апельсины и лимоны зреют, как в Италии, а тут мы переваливаем холодный Урал, с его рудными богатствами, неисчислимой мировой ценности, но что они в сравнении со всеми богатствами, еще вовсе не початыми, в Сибири и Туркестане… Величие России поразительно, и нельзя отказать в мудрости народу и его вождям, которые ее создали, но необходимы еще многие годы устроения и развития, а тут в короткое время вторая война, и можно ли удивляться, что чувствуется ослабление духа. Конечно, оно временное, но им могут воспользоваться, чтобы злоупотребить и натворить много бед. Все-таки следует верить в жизненную силу народа, создавшего такое государство. Посмотрите хотя бы на этот колоссальный Сибирский железнодорожный путь, — сколько различных мест он проходит и как грандиозен план его выполнения! К северу от нас за беспредельными лесами, полными редкого зверя, начинают тянуться земли, где население одевается в оленьи шкуры и где водятся тюлени и белые медведи, а к югу — в нашей же России — плодороднейшие земли Верного и Семиречья, где тигры кроются в тростниках, а еще далее к югу зреет хлопок, и флора и фауна приближается к тропической. Здесь десять градусов ниже нуля, а потом станет снова теплее, и во Владивостоке мы застанем теплую осень. Да, государь мой, приходится ехать пятнадцать дней в скорых поездах, чтобы доехать от Батума до Владивостока. Но плохие времена мы переживаем. Всюду неурядица, неудовольствие, слезы и критика. Ужасное явление война! Лучшие гибнут, все беспощадно разрушается, а самое главное, что народ точно теряет свое единство и все озлоблены. Да что много говорить. В Батуме, в клубе, почти открыто порицали Царя и Царицу, а один тип даже сказал: «Не стоит о них и говорить! Они скоро уйдут. Царь отречется, а на его место будет Алексей с регентом Михаилом Александровичем». На это один из членов клуба, вполне солидный и приличный человек, добавил, что, по-видимому, сведения о предстоящем отречении правильны, так как в Батум приезжали Гучков, а затем — член Думы Бубликов, которые по секрету говорили некоторым то же самое, но регентом называли Великого князя Николая Николаевича. Они же склоняли на свою сторону военных начальников, из которых некоторые соглашались, считая, что так будет лучше…

Старик смолк и задумался. Затем быстро встал и, подавая мне руку, твердо сказал:

— Дело дрянь! Не во время войны такие штуки затевать и умы мутить. Ничего хорошего не будет!

То, что сказал этот человек, соответствовало действительности: работа многих общественных деятелей и членов Государственной думы была именно такова, каковой изображал ее старичок. Все доподлинно было известно министру Протопопову, который, однако, не только не принимал никаких мер, но и не докладывал всех сведений полностью Государю. Говорю «полностью», так как министр внутренних дел, составляя всеподданнейшие доклады из сведений, поступавших со всей империи, весьма смягчал положение, почему в высших сферах и царил изумительный оптимизм.

От жандармского офицера станции Красноярск, которую мы только что проехали, я узнал, что в городе были беспорядки на почве дороговизны продуктов; чернь грабила магазины и избивала торговцев. Убито и ранено несколько полицейских. К этому ротмистр добавил, что в толпе были агитаторы и руководители беспорядками, кои пришлось подавить действиями войск.

Поезд мчит нас дальше. Уже зима. Необозримые снежные поля и убранные в белые саваны деревья. Природа замерла на многие месяцы. Кое-где виднеются деревни и хутора, но людей почти не заметно. Оживление только на станциях, где идет обычная жизнь и служба и куда стекается к проходу поездов местное население. Сибирь страна крестьянская, в ней не было никогда помещиков, а заселялась и культивировалась она выходцами из Европейской России, образовавшими сибирское, забайкальское и амурское казачества. Земли было много. Поэтому сибиряки жили чрезвычайно зажиточно, в просторных избах с массами построек, широкими дворами. Иногда селились деревнями, иногда же отдельными хуторами. Сибиряк энергичен, себе на уме, привык бороться не только с природой, но и защищать свое имущество самолично. Он самостоятелен, но не замкнут, радушный хозяин; при случае умеет и с оружием в руках постоять за себя. Сибирские условия выработали особый быт. На ночь сибиряк крепко запирается, но не забывает при этом выставить на подоконник или на скамью у ворот горшок с едой и хлеб или крынку молока для прохожего бродяги. Это вызвано тем, что издавна беглые каторжане скрываются днем, подходят к жилью ночью. Отказать им в пище не в характере русского человека, но в то же время впустить в дом такого гостя было бы не безопасно. Таким образом, установился этот обычай, свято хранимый всей Сибирью. Даже война мало отозвалась внешне на Сибири.