«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том 2 - [191]

Через некоторое время стало очевидно, что эта мера была очень своевременной, так как мой секретарь, который все еще честно исполнял свои обязанности, позвонил вновь, чтобы сообщить, что ревущая толпа уже ворвалась во двор здания. Я распорядился, чтобы книги с адресами служащих Департамента и особенно секретных агентов были немедленно сожжены, что, к счастью, успели сделать как раз вовремя^{141}.

Как я узнал позже, «освобожденный народ» обыскивал каждую комнату в здании, а некоторые их лидеры, имевшие, очевидно, весьма основательные причины для этого, немало потрудились, чтобы найти регистрационные карточки преступников и уничтожить их^{142}. Все архивы подразделения, занимавшегося уголовными делами, с отпечатками пальцев, фотографиями и другими сведениями о ворах, грабителях и убийцах были выброшены во двор и там торжественно сожжены. Далее мятежники взломали мой стол и взяли двадцать пять тысяч рублей казенных денег, которые были у меня на хранении.

Из Департамента полиции толпа отправилась к дому Протопопова и обыскала его снизу доверху. По свидетельству очевидцев, среди громил были по виду образованные женщины, они были закутаны в персидские шали и несли огромные тюки награбленного из дома Протопопова.

Я не упомянул о бесчисленных вопросах по телефону, на которые я должен был отвечать в следующие несколько часов. Кроме всего прочего, меня осаждали московские власти с вопросами о том, что происходит в столице. Я сообщил главе Московского охранного отделения полковнику Мартынову о восстании воинских частей Петрограда и пообещал, что, как только у меня будет возможность, я более подробно сообщу ему о развитии событий.

Смятение охватило всех в то утро настолько, что некоторое время ни военные власти, ни восставшие не думали о захвате телефонных станций. Поэтому телефонные станции продолжали действовать без помех, сохраняя, как обычно, полный нейтралитет, так что, с одной стороны, революционные лидеры, а с другой — члены правительства могли общаться по телефону. Постепенно, однако, стало все труднее и труднее наладить связь, очевидно, по той простой причине, что девушки в коммутаторских стремились оставить свой пост и спастись от возможной опасности, уйдя домой. Наконец прервалась даже прямая связь с императорским дворцом, и я не мог связаться даже с градоначальником и Петроградским охранным отделением.

Поэтому я был очень удивлен, когда мне вдруг позвонил Протопопов из Мариинского дворца. Я сообщил ему о происходящем то, что сам знал, и заметил, что Верховное командование, очевидно, совершенно беспомощно, так как войска, во всяком случае большая их часть, объединились с революционерами.

Затем вместе с женой и моим другом Гвоздевым я покинул свой дом. Честно говоря, я и сам не знал, куда идти, хотя у меня были заграничный паспорт и паспорт на чужое имя. По дороге я подумал о том, чтобы позвонить брату, который жил в гостинице «Астория», но после минутного размышления не стал делать этого, так как предвидел, что гостиница подвергнется нападению, что и произошло на самом деле. Тогда я пошел на квартиру к хорошему другу, инженеру А., который жил поблизости от упомянутой гостиницы. Там нас радушно приняли, но, конечно, о сне не было и речи. На улице стоял ужасный шум от винтовочных выстрелов и пулеметных очередей, машины с вооруженными бандитами проносились как сумасшедшие, и мы слышали дикие крики буйной черни. Так мы провели бессонную ночь.

Стало очевидно, что подавить восстание уже нельзя. В столице оставалось только несколько воинских частей, еще исполняющих свой долг, и они были слишком немногочисленны, чтобы принять действенные меры против мятежников. Генерал Хабалов вынужден был в это время заниматься охраной градоначальства.

Преследуемый этими мрачными размышлениями, я видел, как эти вандалы грабили дом министра Императорского Двора графа Фредерикса. И все это в конечном счете благодаря генералу Рузскому, который не выполнил приказ Императора! С несколькими надежными полками можно было легко навести порядок в Петербурге; вместо того чтобы выполнять полученные распоряжения, ничтожный предатель привел в столицу толпу моряков, подлив этим масла в огонь. Всем сердцем и душой я проклинал этого генерала, которому Царь благоволил, осыпая его знаками своей милости.

В то же время я пытался вспомнить, не сделал ли и я что-либо, за что не мог бы ответить перед справедливым судом. Но не мог вспомнить ни одного незаконного поступка; и даже когда я мысленно обратился к так называемым двусмысленным делам, которыми приходилось заниматься во время моей службы, я решил, что способен достойно отчитаться за каждое из них перед собственной совестью и перед любым беспристрастным судом.

Что мне оставалось теперь делать? Конечно, разумнее всего было сразу же бежать за границу. Такой возможностью я располагал, но считал бесчестным уехать, когда министр, которому я подчинялся, и другие члены правительства остаются беспомощными в руках бунтовщиков.

Два дня я пробыл у инженера А., а потом перебрался на квартиру к другому знакомому, жившему неподалеку. Конечно, я должен был идти туда пешком, так как в те дни другой возможности передвижения не было. По дороге ко мне обратился незнакомец в серой офицерской шинели. Он возбужденно указывал на Петропавловскую крепость и кричал, что находился там в заключении пять месяцев и что только полиция несет ответственность за это. Я спросил его, какой проступок он совершил, и он откровенно признался, что растратил казенные деньги, так как ему нужны были средства, чтобы втайне от жены содержать вторую семью.