«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том 2 - [178]

Уже 18 декабря наша цензура прислала мне для сведения две телеграммы, посланные Великой княгиней Елизаветой, сестрой Царицы. Одна из них была адресована Великому князю Дмитрию Павловичу; она была написана по-английски и гласила:

«Только что вернулась, вчера поздно вечером, проведя неделю в Сарове и Дивееве, молясь за вас всех дорогих. Прошу дать мне письмом подробности событий. Да укрепит Бог Феликса после патриотического акта, им исполненного.

Элла».

Вторая телеграмма, на французском, послана была княгине Юсуповой, матери князя Феликса, которая в то время жила в Крыму. В ней использовались такие выражения:

«Все мои глубокие и горячие молитвы за всех вас, за патриотический акт вашего дорогого сына. Да хранит вас Бог. Вернулась из Сарова и Дивеева, где провела в молитвах десять дней.

Елизавета»^{121}.

Таким образом, Великая княгиня не сомневалась, что Юсупов возглавил убийство Распутина, и расценивала этот поступок как патриотический и героический.

Через несколько недель после преступления почтовая цензура перехватила анонимное письмо, адресованное князю Юсупову; оно пришло из Нижегородской губернии и в восторженных выражениях восхваляло убийство Распутина как акт освобождения и спасения страны. В этом документе мы читаем:

«Честные и благородные люди России долго боролись против темных сил: говорили в Государственной думе, умоляли, просили Царя сойти с ложного пути и идти по пути правды и света, помнить завет Отца Миротворца, а также и присягу, данную Николаем II родине. Но Николай не внял голосу правды, остался верен со своими крамольниками преступным направлениям и без колебания продолжает вести отчизну к гибели. Спасители поняли, что просьбы и мольбы бессильны, Царь к ним глух, надо избрать иной путь, и он избран. Совершилось то, чего народ давно жаждал. Гнойник вскрыт, первая гадина раздавлена — Гришки нет, остался зловонный, безвредный труп. Но далеко не все еще сделано, много еще темных сил, причастных к Распутину, гнездятся в России в лице Николая, Царицы и других отбросов и выродков человеческого отрепья. Неправильно назвали великих людей убийцами. Это подлость. Они не убийцы, а святые люди, пожертвовавшие собою для спасения родины. Горе Николаю, если он посягнет на жизнь и свободу этих людей. Весь народ восстанет, как один, и поступит с Царем так, как Он поступил с Мясоедовым.

Голос народа»^{122}.

Глупость и безосновательность этого письма говорят сами за себя. Но они очень характерны, так как показывают, до какой степени дошла пагубная и возбуждающая пропаганда революционеров, если люди позволяли себе выражаться в таком тоне об августейших персонах Императора и Императрицы. Конечно же, я изъял это письмо, и оно никогда не дошло до адресата.

Расследование, начатое мной после исчезновения Распутина, теперь было приостановлено^{123}, и я передал дело министру юстиции, чтобы оно шло законным порядком. Утром 17 декабря Пуришкевич уехал на фронт с санитарным поездом, начальником которого он был, предоставив, таким образом, своим соучастникам самостоятельно расплачиваться за содеянное. Он хорошо понимал, что некоторое время не сможет появляться на трибуне Думы.

Юсупов пытался как можно дольше держаться за свою историю о застреленной собаке и повторил ее как градоначальнику Балку, так и министру юстиции Макарову. Когда он попытался убедить Макарова, что Пуришкевич сказал выдавшие его слова полицейскому просто потому, что был пьян, министр опровергнул это утверждение, заметив, что, насколько ему известно, Пуришкевич принципиально воздерживается от употребления крепких спиртных напитков.

Тогда Юсупов попросил разрешения покинуть Петербург и поехать к жене в Крым; и Макаров дал ему это разрешение. Но когда Царица узнала о намерениях князя, она запретила ему уезжать до возвращения Царя, который был в Ставке. Поэтому Юсупов отправился во дворец Великого князя Дмитрия, и два убийцы держались как если бы они были национальными героями, принимая многочисленные визиты с поздравлениями от людей, которые настолько заблуждались, что видели в их поступке патриотический подвиг.

19 декабря Царь возвратился и сразу же распорядился посадить под арест Великого князя Дмитрия, что означало, что ему запрещено покидать свой дворец. По приказу Царя товарищ министра внутренних дел Трепов подверг князя Юсупова перекрестному допросу, но и на этот раз не удалось заставить его честно и откровенно рассказать о том, что произошло на самом деле. Вскоре после этого Царь повелел Юсупову удалиться в свое поместье в Курской губернии.

Великий князь Дмитрий Павлович был прикомандирован к армейским частям в Персии, и это решение Его Величества вызвало недовольство и громкие протесты в самой Императорской семье. Несколько Великих князей направили Царю письмо, умоляющее не наказывать так сурово молодого Дмитрия Павловича, так как он всего лишь принял участие в устранении наглого и отвратительного негодяя^{124}.

Это письмо почти сразу же стало известно в обществе и дало пищу для обсуждения. По-моему, этот документ был одновременно дерзок и бессердечен; он ясно обнаруживал, что целью его авторов не является, как можно было бы ожидать, охрана интересов Царской семьи. Тут присутствовало, скорее, стремление представить особые интересы либеральной группы среди Великих князей. Император поступил с прошением с присущим ему чувством справедливости, просто написав на полях, что никому нельзя позволять совершить преступление и остаться безнаказанным.