«Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1 - [31]

Мне пришлось по поручению Трусевича опросить нескольких хозяев и приказчиков магазинов офицерского обмундирования, пока мы не обнаружили, где именно Балмашев заказал его. Но сообщники найдены не были.

Эти мои пробные шаги на поприще жандармской работы по производству дознаний были отмечены М.И. Трусевичем как вполне удовлетворительные и послужили, вероятно, к тому, что он и в дальнейшем стал вызывать меня в экстренных случаях к себе на помощь. А этих экстренных случаев в ту пору было немало.

Этот первый случай моего участия в производстве жандармских дознаний (а затем и ряд других) убедил меня, что само формальное дознание, производимое уже после завершения ликвидации подпольной революционной организации, только в редких случаях приводит к новым и неизвестным для руководителей местного политического розыска открытиям. Оно приводит к ним только в двух случаях: если местный политический розыск поставлен слабо или если в вещественных доказательствах по делу окажутся исключительные по своей важности записи, партийные документы и вещи (как, например, одежда), что случалось не часто. Наконец, бывали случаи, когда арестованный и привлечённый к дознанию в качестве обвиняемого под влиянием каких-нибудь обстоятельств начинал давать более откровенные показания. В последнем случае, в особенности то, что оставалось не раскрытым местным политическим розыском, служило к дальнейшему раскрытию членов подпольной организации. Однако при хорошо налаженном розыске и продуманно проведённой ликвидации такое «откровенное показание» на жандармском дознании могло скорее повредить хорошо поставленному политическому розыску. Для того чтобы читатель мог сделать выводы из сказанного, я рекомендую ему остановить внимание на той ликвидации Поволжского областного комитета Партии социалистов-революционеров, которую мне удалось провести 1 января 1903 года в Саратове, когда я был на должности начальника Саратовского охранного отделения. Об этой ликвидации я расскажу в дальнейшем. Здесь я хочу отметить, что, если бы после той, тщательно мною продуманной, ликвидации кто-либо из арестованных стал давать при формальном допросе вполне откровенные показания, он сильно повредил бы продуманным планам моего политического розыска. Таким образом, известное требование «не отвечать на вопросы при жандармских дознаниях», предъявляемое членам подпольных революционных организаций их лидерами, имело и свою хорошую сторону.

Не имея в то время никакого отношения к собственно политическому розыску и встречаясь по производимым в Петербургском губернском жандармском управлении дознаниям только с «ликвидированными» этим розыском лицами и революционными организациями, я не знал точно, как и почему руководители розыска пришли к заключению, что главной движущей силой названной мною Боевой организации Партии социалистов-революционеров был хорошо известный Департаменту полиции Григорий Гершуни. Его фотографические карточки, присланные в управление из Департамента полиции, стали фигурировать при допросе арестованных. Если мне не изменяет память, весной 1903 года Петербургское охранное отделение арестовало двух офицеров, слушателей Артиллерийской академии[66], и препроводило в наше управление «досье» на них, где значилось, что они вошли в подпольную террористическую организацию, руководимую названным Гершуни и замышлявшую ряд политических убийств. Будучи жандармским офицером, мало что понимающим в деле политического розыска, я, однако, хорошо помню, что в производстве жандармского дознания по делу террористов Балмашева, офицеров — Григорьева и Надарова и Якова[67] Сазонова, невольно обратил внимание на какую-то затаённую осведомлённость по этим делам товарища прокурора Петербургской судебной палаты М.И. Трусевича, тогда по своей должности наблюдавшего за производством этих дознаний. Так, при допросе офицеров Григорьева и Надарова, ещё перед их сознанием, М.И. Трусевич, присутствуя при допросе, достал целую пачку фотографий различных революционных лидеров, в своё время арестованных и сфотографированных, и предъявил их для опознания арестованным офицерам. Я хорошо помню, что карточка Гершко Гершуни была тоже там, но почему-то её заботливо «впихнули» в середину пачки. Как только Григорьев дошёл до этой карточки, он взволновался, как будто понял, что властям всё равно всё известно, и стал сейчас же давать откровенные показания, указав на руководящую роль в задуманных покушениях именно Григория (Гершки) Гершуни.

Совершенно очевидно было, что Департаменту полиции, а через него и Трусевичу известна уже была руководящая роль Гершуни в террористических актах того времени.

И действительно, как выяснилось позже, уже после революции 1917 года, из письма от 1 марта 1903 года бывшего директора Департамента полиции А.А. Лопухина к заведовавшему в то время Заграничной агентурой Л. Ратаеву, «он (Азеф) был нам полезен, но меньше, чем могли ожидать, вследствие своей конспирации — к тому же наделал много глупостей, связался с мелочью, связи эти скрывал от нас, теперь эту мелочь берут… Он теперь всё время около провалов ходит по дознаниям, и не будь прокуратуры, с которой мы спелись, скандал давно произошёл бы»