Охранитель - [42]

Рауль вместе с мессиром фон Тергенау успели вернуться в Аррас до закрытия городских ворот, иначе пришлось бы ночевать в предместье, а постоялые дворы там подозрительны, нечисты и заполнены невоспитанным сбродом. Завели лошадок в конюшню, отдали прислуге расседлать. Ролло ушел к себе, в странноприимный дом при обители, где квартировали братья-миряне.

В церкви его преподобия не оказалось, значит до сих пор занимается с бумагами. Надо поискать Михаила в библиотеке.

— Audio vocem de mirabili futuro,

Matutinam vocem, rore humidam.

Audio vocem, et pericula ventura

Turbant mentem, sicut puero cuidam.

Как такое прикажете понимать? Лютня? Здесь?

Тончайший искусный перебор, сделавший бы честь любому куртуазному трубадуру, доносился со второго этажа. Рауль приостановился возле лестницы, раздумывая, уйти или нет. Вдруг у преподобного… Э-э… Приватная встреча? Кто из нас без греха?

Да ну, быть такого не может! Кто угодно, но только не Михаил Овернский!

— Mirabile futurum, ne esto mihi durum,

Ne esto mihi durum, ne esto durum.

Origine ex pura ad optimum futurum,

Ad optimum futurum iam nunc egressus sum.

Действительно. Сквозь полуоткрытый дверной проем видно, что глава Трибунала расположился на кресле без спинки, заложив ногу за ногу. Роскошная виуэла де мана, (а вовсе не обычная лютня!) с шестью парными струнами, инкрустацией перламутром по грифу черного дерева на колене.

Его преподобие изволят музицировать в одиночестве. Голос, надо сказать, вполне приятный — поставленный в монастырском хоре, никаких сомнений…

— Iuro me futurum bonum atque castum

Nec amicum relicturum miserum….

— Так, — заметив движение брат Михаил положил ладонь на струны. — Мэтр, ваша почтеннейшая матушка когда-нибудь доносила до неразумного чада истину о том, что подслушивать нехорошо? Входите!

Вроде бы, преподобный чуть смущен. Или почудилось?

— Балуюсь изредка сочинительством, — признался Михаил Овернский. — Привычка небезгрешной молодости. Не бог весь какой Бертран де Борн или Вальтер фон Фогельвейде., но что есть, с тем и живем… Иногда хочется отвлечься от насущного, иначе с ума сойдешь. Надеюсь, вы не станете писать донос в курию, обличая мои простительные слабости?

— Mirabile futurum, — повторил Рауль первые слова сирвенты. — Вы надежды не теряете, как видно, если грезите о прекрасном грядущем… Донос? По церковному праву я обязан доложить о неблагочинии духовного лица, кем вы несомненно являетесь, не напрямую в Авиньон, а прелату, коему вы непосредственно подчиняетесь. Или в инквизицию. Прелатом начальствующим является Святейший Папа, смотри пункт по Авиньону. Инквизицию представляете вы. Неразрешимый казус.

— Вы, юристы, страшнее любого беса, — добродушно проворчал брат Михаил. — Присядьте, наконец… Голодны? Тогда чуть позже заглянем в поварню, после общей трапезы наверняка что-нибудь останется. Понравилось в Камбрэ? Как здоровье Ирсула Бен-Йосефа? А прежде всего, какие размышления посещают его умную голову?

— Давно хотел спросить, — замялся мэтр. — Никогда бы не заподозрил вас в дружбе с…

— С раввином? Определимся: это не дружба, а обоюдовыгодное сотрудничество по старинному принципу «ты мне, я тебе». У евреев есть деньги и знания в интересующих меня областях, у Трибунала есть влияние и способы воздействия на духовную или светскую власть. Отсюда можно выстраивать самые замысловатые комбинации. Уверены, что хотите это знать?

— Сам догадываюсь. Вы закрываете глаза на отдельные иудейские проделки в торговой и банкирской сфере, а они за это делятся информацией и негласно переправляют деньги на тайные счета Sanctum Officium в банках Ломбардии и Флоренции.

— Никогда больше не повторяйте эти слова вслух, — сказал Брат Михаил после долгой паузы. — Никогда. Суть вы ухватили верно — евреи для католицизма враг даже не третьестепенный. Они иноверцы, как сарацины и мавры, но осудить их за это Трибунал не вправе. Главный враг — иномыслие среди христиан, раскалывающих нашу единую общность, подтачивающее фундамент, на котором стоит католический мир. Катары, вальденсы, бегины, донатисты, обрезанцы… Как только Римская церковь распадется на множество течений, над Парижем и Регенсбургом взовьется зеленое знамя Мухаммеда. Вы этого хотите? Я — нет.

— Но при чем тут евреи?

— Привычное зло. Если можно так выразиться, далеко не самое злое зло существующее вокруг нас. Неагрессивны, живут разрозненными общинами, веса в политике не имеют. Лицемерно отодвинув своего Яхве на второй план и уподобившись царю Иевроаму поклоняются одному божеству: золотому тельцу. Пока мы им позволяем, разумеется. А за позволение надо платить. Вряд ли кто догадывается, что крестовый поход против апостольских братьев и ересиарха Дольчино сорок два года назад был оплачен в основном евреями.

— Неужели?

— Ярость дольчинитов обрушивалась на священников и монастыри, да, но иудейские кварталы они жгли с не меньшим рвением. А то и с большим. На месте отца раввина Бен-Йосефа что бы вы избрали: строгий порядок католицизма или бешенство толпы, не связанной никакими законами и узами? Наверное, проще заплатить за свою безопасность, чем лишиться всего и умереть, правильно?