Охотники за умами. ФБР против серийных убийц - [130]

Когда могло реализоваться опасное поведение этого типа? Он был неудачником с комплексом неполноценности. Ему казалось, что все против него и никто не способен оценить его талантов. Как только побудительные стрессы окажутся невыносимыми, он сделает тот единственный шаг от фантазий к реальности. Но шаг этот не приведет от расчленения куклы к охоте на ровесника. Неизвестный будет гоняться за кем-нибудь слабее себя, младше, неудачливее. Потому что он трус. И не решится напасть на ровню. Но это не значит, что он примется убивать детей. Барби копирует взрослую, зрелую в половом отношении женщину, а не девочку. И каким бы извращением не страдал наш тип, он жаждет общения с развитой женщиной. Вот если бы он уродовал куклу, изображающую ребенка, мы столкнулись бы с иными проблемами.

И все же парень, втыкающий в куклу булавки, а потом подбрасывающий ее к психиатрической лечебнице, явно имеет какое-то психическое расстройство. У него нет водительских прав, среди других людей он выделяется своей странностью. Тип в камуфляжном костюме намного опаснее. У него есть работа, поскольку он был способен купить ружье, автомобиль и камеру. Может вести себя в обществе «по-нормальному». Но если нападет, жертве будет грозить реальная опасность. Жду ли я от большинства психиатров, чтобы они вдавались в подобные тонкости? Естественно, нет. Поскольку у них нет необходимого опыта и соответствующей установки. И поскольку они не выверяют на практике свои открытия. Одна из особенностей изучения серийных убийц заключается в необходимости с помощью надежных, осязаемых улик проверять все, что тебе говорят. Поскольку, если полагаться лишь на слова подопечного, результат в лучшем случае оказывается неполным, а в худшем — с научной точки зрения бесполезным.

Оценка опасности человека применима и требуется в различных областях. В пятницу 16 апреля 1982 года ко мне обратились агенты Секретной службы США[46] с просьбой проконсультировать их по поводу написанных одним и тем же лицом писем, которые начали приходить в феврале 1979 года. В первом неизвестный грозил убить президента Джимми Картера, в последующих — Рональда Рейгана и других политических лидеров.

Первое письмо поступило в нью-йоркское отделение Секретной службы от имени «одинокого и подавленного». Оно было написано от руки на двух обыкновенных тетрадочных листах и содержало угрозу «застрелить президента Картера или любого другого, кто придет вместо него к власти».

С июля 1981 года по февраль 1982 пришло ещё восемь писем: три в нью-йоркское отделение Секретной службы, одно — в отделение ФБР в Нью-Йорке, одно — в отделение Вашингтона, одно — в газету «Филадельфия дейли ньюс» и два — непосредственно в Белый дом. Все были написаны тем же почерком, что и послание «одинокого и подавленного», но имели другую подпись — С. А. Т. Они были отправлены из Нью-Йорка, Филадельфии и Вашингтона. И все выражали намерение С. А. Т убить президента Рейгана, которого автор именовал то «Божьим злом», то «Дьяволом». Содержались угрозы и в адрес сторонников Рейгана. Автор ссылался на Джона Хинкли и обещал довершить его неудавшееся дело. Другие письма пришли конгрессмену Джеку Кемпу и сенатору Альфонсу д'Амато. Особое беспокойство Секретной службы вызвал тот факт, что в конверт были вложены сделанные с близкого расстояния фотографий сенатора д'Амато и конгрессмена от Нью-Йорка Реймонда Мак-Грэта. Они свидетельствовали о том, что С. А. Т. действительно способен приблизиться к намечаемым жертвам.

Наконец 14 июня 1982 года четырнадцатое письмо получил редактор ежедневной вечерней газеты «Нью-Йорк пост». В нем говорилось, что автор откроет своё имя каждому после того, как разделается с президентом, которого и в этот раз он называл «Дьяволом». Неизвестный признавался, что его никто не желает слушать и все над ним смеются, что, впрочем, меня нисколько не удивляло.

В следующем письме С. А. Т. «разрешал» газете общаться с собой, но только после того, как будет выполнена его историческая миссия. Это была зацепка, которую мы так долго ждали. Он хотел, нет, просто жаждал вступить в диалог с редактором. И мы собирались ему в этом помочь.

Судя по языку писем и по словоупотреблению, а также по тому, откуда они были отправлены, я почти не сомневался, что наш неизвестный родом из Нью-Йорка. Я предположил, что это белый мужчина в возрасте от двадцати пяти до тридцати с небольшим лет, холостяк, уроженец Нью-Йорка, вероятно, живет один. Среднего интеллекта, с высшим образованием и, возможно, дипломом еще каких-нибудь курсов — в области политологии или литературы.

Младший, а может быть, и единственный сын. Я считал, что в прошлом он имел пристрастие к наркотикам или спиртному, но теперь употребляет их время от времени. Считает себя неудачником, не оправдавшим надежд, которые на него возлагали родители или другие члены семьи. Списка его неоконченных дел и неосуществленных целей хватило бы на несколько жизней. Подвергался психиатрическому обследованию, связанному со стрессом, который был вызван военной службой, разводом, болезнью или потерей близкого человека.