Охотники за туманом - [25]

Схватил пищаль, берендейку с отсыревшим порохом, пыжами и пулями и быстрым шагом направился на юг.

Странное чувство зашевелилось у него в душе. Он не говорил по-русски уже очень давно. С подросткового возраста. После гибели отчима русский язык стал ему не нужен и всю свою следующую жизнь он говорил по-другому. Все эти три десятка лет войн, походов, торговых операций и – что греха таить? — бандитских налетов он не только разговаривал, но даже и думал на других языках.

Русский остался для него языком детства. Языком того времени, когда все было хорошо, когда он был искренне, по-детски счастлив. Его тогда звали… Нет. Он не будет вспоминать это имя. Его этим именем звали отчим, мать, брат, сестра. Школьные друзья… Все те, кто жили с ним там, в мире беззаботного счастья. Теперь у человека другие имена. Человек уже привык менять их как перчатки. Особенность профессии налетчика и контрабандиста. А то, прошлое имя – оно так и осталось в прошлом.

Может быть, те всадники и не враги вовсе. Но ведь наверняка возникнут вопросы, как в пятерку белых истуканов затесался смуглый азиат. И что им отвечать? А еще… вдруг они заговорят с ним по-русски? К этому человек был не готов. Не сегодня. Не сейчас. Как-нибудь потом. Когда научится владеть этим таким давно забытым и внезапно помолодевшим телом. И будет точно уверен, что не расплачется как девчонка от нахлынувших воспоминаний.

Человек быстрым шагом уходил на юг. Особой скользящей походкой, чтобы оставлять как можно меньше четких следов. Специальный навык памирских басмачей – попробуй-ка догадайся, кто здесь шел и сколько нас тут было.

Глава 7

Андрей Тимофеевич негодовал. Даже не так. Он был в бешенстве.

— А что ж так, братец? Ведь тебе холодно было?

— Да мне было холодно.

— А у костра-то, небось, тепло?

— Да, у костра мне было тепло.

— А когда костер погас – снова холодно стало?

— Да, снова холодно стало.

— Ну? И что надо было сделать в такой ситуации?

Стрелец-картонка стоял перед боярином навытяжку и молчал. Не виновато, не подавлено, и даже не в ожидании, нет. Он просто стоял и ничего не говорил. С таким же выражением лица он мог спать. Или лежать в гробу. Андрей Тимофеевич в сердцах махнул рукой и обернулся к Николаю.

— Вот так вот, любезный приятель. Профукали мы с тобой цельный кристалл воплощения на ровном месте.

Николая что-то неприятно царапнуло. Не «наш человек ушел в неизвестном направлении», а – «потеряли кристалл».

— Если позволите, Андрей Тимофеевич, то люди же уцелели, — начал было Николай, но боярин его перебил:

— Люди? Вот это вот – люди? — взвился боярин. — Человек тут был один. Да какой человек! Появился среди ночи, посреди бушующего шторма, незнамо где, незнамо зачем, посреди тупых картонок. И что? Смастерил шалаши, развел костер, всех наших картонок обогрел, высушил, накормил, довел до ума эти ваши канавы, что вы по недоразумению обозвали ретраншементом. А потом самостоятельно принял решение и ушел! И как ушел? Твой этот хваленый егерь-следопыт говорит – куда-то туда. Понятно ли? По сырой после дождя земле, где следы даже ребенок должен суметь прочесть – и «куда-то туда». Егерь! Следопыт, ну прям будьте любезны! А? Каково?

Николай почувствовал, что заливается краской.

— Но ведь там мы же так и планировали изначально. Чтобы спасти людей, — Николай голосом выделил это слово – мы рискнули самым ненужным, порченым кристаллом. Сделать хоть что-то когда не можем ничего. И камень-то взяли неровный, подгорелый, с прожилками…

— Неровный? — продолжал бушевать боярин. — Подгорелый? А теперь и вовсе беглый!

— Виноват! Непременно добудем новый!

— Добудет он! А этот-то теперь где искать? Ты пойми, Коленька. То, что одушевленный погиб в бою – так бывает. Неизбежная на войне случайность. Да, потратили на кобылу Пашеньки камень, а она возьми и сдохни. Обидно, досадно, но ведь не от нашего с тобой недосмотра она пала, а от вражеской пули. Так бывает. А вот так чтобы просто потерялся, чтобы взял и ушел… Неровный, с прожилками, а поди ж ты – сообразил, не растерялся и сам решение принял! И потеряли мы его – по глупости, нерасторопности и недогляду. Понимаешь ли?

Николай промолчал.

Боярин резко повернулся к стоящему навытяжку стрельцу.

— А еще что он вам приказывал?

Картонка таким же бесцветным голосом ответил:

— Сделать утреннюю гимнастику. Почистить и просушить одежду. Разрядить и вычистить пищали. Показал как просушивать намокшие фитили и порох. Показал как приготовить еду. Приказал завтракать.

— Вот видишь? — обернулся Андрей Тимофеевич к Николаю. — Какой человек был! И вот где его сейчас искать прикажешь, а? А еще скажи-ка мне, Коленька, почему вы утреннюю гимнастику не делаете? Вы тут мастера-охотники или на воды отдыхать приехали? Чтобы с завтрашнего дня каждый – слышите? — каждый начинал свой день с гимнастических упражнений. Понятно ли?

Николай опустил голову. Смысл что-то говорить? Боярин изволит гневаться. Причем на ровном месте. Честно говоря, Николай совсем не ожидал от него такой вспышки ярости. Это что, жадность? Или решил, что хватит панибратских посиделок без чинов у камина и уже пора выстраивать иерархию? А вот еще интересно, с другими охотниками боярин договор заключал? Тут скоро новая неделя начнется. И снова будет ритуал заключения договора. Как-то его Андрей Тимофеевич проведет? Вряд ли так же как сейчас распекать станет. Будет опять любезничать за накрытым столом, небось.