Охотники за прошлым - [10]

Если верить Бергманису, операция была продумана очень тщательно: на воде – судно с аквалангистами идет сразу вслед за штормом; на берегу – второй аквалангист выходит сразу вслед за первым, все рассчитано до мелочей. И то, что советский сторожевой корабль, занятый борьбой со штормом, на какое-то время отвлекается от нормального несения службы; и то, что пограничники, заметив первого аквалангиста, на какое-то время все внимание обращают на него. Время это – считанные минуты, однако второй нарушитель границы сумел ими воспользоваться.

Второй нарушитель...

– А ну-ка вспомните, Бергманис, что вы можете еще сообщить мне об этом вашем Арвиде? Может, тренер что-нибудь говорил, а может, вы его и на берегу встречали среди тех, кто вас окружал?

Бергманис долго силился вспомнить.

– Нет. Больше ничего не знаю. А вот о куртке с шапкой могу рассказать. Вдруг пригодится.

– Говорите, говорите.

– Все те разы, когда мы уходили в море на тренировку, я переодевался в маленькой каюте на баке. Ну, и в последний раз я тоже, как поднялся на борт, пошел, конечно, в свою каюту. А там так: иллюминатор, под ним маленький столик, принайтовленный к полу, впритык к нему стул. А за стулом по той же стороне койка. Проход узкий. Я вошел, вижу на койке чей-то портфель темно-красный. Мы уже шли в море. Я переоделся, сел на койку, делать было нечего, решил посмотреть, что там, в портфеле. Может, он для меня предназначается. Раскрыл. Сверху – целлофановый пакетик. Маленький, в ладонь. В нем что-то лежит. Я потянул, а оно выпрыгнуло и превратилось в большую пушистую меховую шапку. Я ее сжал, и она вся в ладони уместилась. Сунул я шапку назад в пакетик, вижу: в портфеле черная нейлоновая куртка. Вытащил, развернул. Тоже какая-то непонятная. На подкладке – соска, как у спасательного жилета. Только было я решил ее надуть от нечего делать, как в каюту ворвался тренер. Выхватил у меня куртку, бросил ее в портфель, сунул его под мышку и убежал.

– М-да, – буркнул майор Савин. – Ну, что ж. Перейдем тогда к открыткам.

«Открыточная история», рассказанная Бергманисом, хотя и оказалась любопытной, но только усложнила положение дел. Если до этого майор Савин информировал своего начальника в общих чертах, то теперь наступила пора доложить обстоятельно. Нарушение границы было квалифицированным, дерзким, и майор по своему опыту знал, что работа предстоит сложная.

9

Виталий Иннокентьевич Сторожев принадлежал к молодому послевоенному поколению чекистов. Высокообразованные – полковник был кандидатом юридических наук, – воспитанные в традициях кристально честных соратников Дзержинского, наследовавшие опыт Великой Отечественной войны, эти чекисты успешно несли сложную службу по охране государственной безопасности.

Виталию Иннокентьевичу было едва за сорок. Характер он имел спокойный, в обращении с окружающими всегда был ровен, выдержан. Кабинет его был обставлен с той лаконичностью и простотой, которые всегда свидетельствуют о хорошем вкусе.

Майора Савина полковник встретил приветливо.

– Усаживайтесь, Александр Степанович. Вижу, вы прибыли с многообещающей папкой.

– Увы, папка пока только обещающая, – в тон начальнику ответил майор Савин. – Протокол допроса нарушителя границы Бергманиса и вот эти открытки, о которых вы уже знаете.

Полковник взял обе открытки. Сначала, держа их в пальцах, поднес к свету настольной лампы, затем положил на стол перед собой.

– Совершенно безобидные. На одной – новый микрорайон в Вильнюсе, на другой – хорошо знакомый рижанам уголок парка возле памятника Райнису. Вверху – по одному проколу, из чего можно сделать вывод, что открытки уже висели на стене.

– Очень похоже, но это не так. Проколы – элемент конспирации. Докладывайте.

– Как, показал Бергманис, – начал майор Савин, – он в случае удачного перехода границы должен был сразу направиться к сестре и признаться ей во всем. Вернее, не во всем, а только в том, что перешел границу нелегально. Сестра, которая до сих пор пользуется большим авторитетом и в колхозе и в районе, конечно бы, огорчилась и тут же приняла все меры к облегчению участи брата. Предполагалось, на ее хлопоты уйдет два-три дня. За это время Бергманис должен был успеть связаться еще с одним человеком.

– Ишь, как все гладко, – вставил полковник. Он снова взял открытки. – Ну, а что бы стало с этими штуками в случае провала?

– Ничего. Задержанный говорит, что в случае провала вопрос с открытками отпадает сам собой.

– Что-то уж больно просто... Однако, простите, Александр Степанович, что перебил. Продолжайте.

– Человек, с которым должен был связаться Бергманис, – некий Вадим Руйкович, культработник одной из городских здравниц Янтарного, что в тридцати километрах от нас. В показаниях Руйкович характеризуется как пустой, легкомысленный обыватель, падкий на заграничные тряпки. Познакомились они еще в ту пору, когда Бергманис гостил у сестры. Руйкович, прослышав об «иностранце», сам поспешил завести с ним знакомство, – колхоз, как вы знаете, примыкает к городку. Лебезил, допытывался, нет ли продажного магнитофона или приемника. И был страшно обрадован, когда Бергманис продал ему пару заграничного нижнего белья, модного, с кальсонами до колен.