Охотники за лавинами - [9]

Наш метод оценки лавинной опасности заключался в работе вдвоем. Мы подбирались как можно выше к пути схода лавины. (В том случае в Лоун-Пайн мы поднялись на две трети пути до вершины, что само по себе совершенно недостаточно. Нам следовало добраться до вершины, но в те дни подъемники в Алте туда проведены еще не были, и дальше нам пришлось бы подниматься самим. Это заняло бы несколько часов, а нас ожидали любители покататься по свежему снегу.) Пока один человек пересекал лавиноопасный склон, его партнер следил за ним с безопасного места — из-под скалы или из-за дерева. Затем первый лыжник в свою очередь наблюдал из безопасного места за движением напарника через возможный путь лавины. Так, сменяясь, мы перерезали весь склон зигзагами сверху вниз. Никто еще не придумал более быстрого способа открыть лыжную трассу после снегопада. Вполне естественно, что он все еще применяется, и весьма успешно.

В данном случае Ханс был новым и неопытным партнером. (Собственно, он был первым в истории Лесной службы помощником лавинщика; до 1951 г. я играл в эту игру один.) Он вышел на склон прежде, чем я ушел с него. Нашего общего веса в соединении с разрезающим действием наших лыж уже было бы достаточно для того, чтобы вызвать начало лавины. Но в тот момент все это представляло лишь академический интерес. Склон Лоун-Пайн созрел. Вот за это мы и расплачивались.

Случилось так, что в тот день я был на новых лыжах. Я уже понял, что они были слишком жестки для глубокого снега: вместо того чтобы скользить по поверхности, они стремились нырнуть в глубину. Правда, я сомневаюсь, чтобы другие лыжи что-либо изменили в последующих событиях. Лоун-Пайн — это крутой желоб, окаймленный горными гребнями, так что лавина ограничивается самим логом. Он под прямым углом выходит на склон Коркскру. Трасса Коркскру становится популярной в Алте после того, как лавины с Лоун-Пайн заполнят снегом ее V-образное, засыпанное крупными валунами дно. Вот почему мы с Хансом ехали по Лоун-Пайн. Нельзя допустить, чтобы лавина висела над лыжной трассой.

Это была лавина из мягкой снежной доски, и, следовательно, весь склон одновременно стал неустойчивым. Я оказался щепкой, плывущей в потоке снега. Но концы моих лыж были всего в нескольких метрах от края потока — границы, резко очерченной трещиной, которая раскрылась вдоль всей лавины, как припудренная застежка-молния. Я уже мчался вниз и вбок по склону к спасительному прибежищу на гребне. Если бы только эти лыжи могли скользить по поверхности!..

Когда лавина из мягкой снежной доски уже движется, она дробится на мельчайшие частицы и все ее силы сцепления и способность поддерживать предметы исчезают. Я просто проваливался сквозь нее, пока мои лыжи не коснулись лежащего ниже твердого старого снега. Снег, находившийся у стенки лога, начал закручиваться назад, в главный поток, захватывая меня с собой. Я погрузился по колено в кипящий снег, затем по пояс, затем по шею. Лодыжками и коленями я чувствовал, как лыжи перемещаются к линии падения потока. Но я все еще стоял прямо. Обычно в руководствах говорится: «Если вы попали в лавину, старайтесь освободиться от лыж». Я не управлял лыжами, потому что они находились более чем под полутораметровым слоем снега. Я прикидывал в уме, что будет, когда придет время поворачивать под прямым углом на склон Коркскру.

Очень быстро и внезапно меня дважды перекувырнуло вперед, как пару брюк в барабане для чистки одежды. В конце каждого оборота лавина крепко шлепала меня о свое основание. Вероятно, именно так следует подвесить мешок со льдом и раскачивать его, ударяя о скалу, чтобы разбить лед на мелкие кусочки. К счастью, оба удара пришлись по мягкой части, а не по более болезненному месту. Боли не ощущалось, была только тряска, вырывавшая из меня мычание при каждом ударе. В этот момент лавина сняла с меня лыжи и тем самым сохранила мне жизнь, отказавшись от рычага, с помощью которого она могла бы скрутить меня. Я не знал, что освободился от лыж, и не помню поворота на склон Коркскру. Весь этот путь я проделал под снегом.

Мои воспоминания об этой лавине кажутся довольно ясными и подробными потому, что это был незабываемый случай. Я был тренированным наблюдателем. За несколько лет работы в Алте в качестве профессионального лавинщика я очень много думал об этом моменте. И, находясь в лавине, я продолжал думать и бороться за свою жизнь. Однако главным моим ощущением было крайнее возбуждение.

Вместо сияния солнца и снега, которое никогда не бывает таким ярким, как сразу после снегопада, в лавине была полнейшая тьма — пенящаяся, скручивающая, и в ней со мной как бы боролись миллионы рук. Я начал терять сознание, темнота приходила изнутри.

Внезапно я снова оказался на поверхности, в лучах солнца. Выплюнув снежный кляп изо рта и сделав глубокий вдох, я подумал: «Так вот почему у погибших в лавине рот всегда бывает забит снегом!» Вы боретесь, как дьявол, ваш рот широко открыт, чтобы захватить побольше воздуха, а лавина забивает его снегом. Я вспомнил другой совет из книг: «Прикройте ваши рот и нос». Когда меня в следующий раз выбросило на поверхность, я успел сделать два вдоха.