Охотники за каучуком - [9]
— И что же, оно действительно не пропускает воды? — спрашивает Орельяна, показывая на одеяло, которое Рамирес захватил из хижины.
— Ни единой капли!
Лицо Орельяны проясняется.
— А то ведь все могло пойти насмарку, — замечает он. — Идем, лейтенант!
И они направляются к палатке Писарро.
Говорят, что какой-то старый индеец однажды рассказал губернатору небольшого городка Латакунги о живущем далеко в горах народе, который якобы при завершении церемонии посвящения в цари бросает в озеро жертвенные чаши, наполненные драгоценными камнями, и осыпает нового повелителя золотой пылью. Дно озера, по словам индейца, сплошь усеяно сокровищами, но еще больше скрыто их в храмах и во дворцах этого народа.
О том, что ему удалось узнать, губернатор Латакунги сообщил лишь нескольким своим приближенным. В глубокой тайне был снаряжен отряд, с которым он через несколько месяцев собирался выступить в леса, на поиски озера, на берегах которого царствовал «el dorado» — «позолоченный».
Весть эта стала быстро распространяться; об Эльдорадо, стране золота, как ее стали называть, солдаты говорили по вечерам, сидя у костров, индейцы шептали это слово друг другу, захмелевшие офицеры в кабаках города Кито вполголоса рассказывали о стране золота своим товарищам, и даже королевские наместники, покрепче заперев двери, жадно выпытывали сведения о ней.
Куда бы ни доносилось это известие, оно везде давало богатейшую пищу людской фантазии. И вот уж не один наместник его величества последовал примеру своего соотечественника из Латакунги; многие стали набирать солдат, закупать лошадей и оружие и поспешно запасаться у индейцев продовольствием, чтобы первыми двинуться в поход к далекой стране золота. Это были люди, некогда выпущенные из застенков Барселоны и Мадрида и посланные завоевывать новые земли для испанской короны, это были люди, помогавшие разгромить государство инков, сражавшиеся потом с бандами мятежника Альмагро и теперь не желавшие довольствоваться своей долей захваченных сокровищ, — люди, которые рвались к новым приключениям и новому богатству.
Одним из таких людей был Гонсало Писарро.
6
Генерал приподнимается на своем ложе, взгляд его прикован к губам Орельяны, который рассказывает о том, что сообщили маку, Писарро ловит каждое его слово.
— Наконец-то! — хрипло произносит он.
— Да, это добрая весть, — бросает Орельяна. — Только мало было бы от нее толку, если бы не…
Он показывает на Рамиреса. Генерал провожает его жест взглядом.
— Хотите о чем-то доложить, лейтенант?
— Так точно, ваша милость.
Отец Карвахаль опять сидит на чурбаке у входа, склонившись над своим молитвенником. Он поднимает голову и прислушивается к словам Рамиреса.
Писарро недоверчиво переспрашивает:
— Так, значит, это не смола?
Рамирес подзывает Педро. Тот при всех растягивает одеяло и наливает в него воду. Все словно зачарованные не сводят глаз с диковинного материала, провисшего под тяжестью воды.
— Замечательно! — нарушает молчание Орельяна.
Писарро с облегчением вздыхает.
— Да, настоящее открытие!
И он рассыпается в похвалах и изъявлениях благодарности. Рамирес перебивает его.
— А как быть, ваша милость, если краснокожие не подпустят нас к деревьям?
Писарро разражается хохотом.
— Вождь требует, чтобы ему выдали пленную.
— Что?! Да я велю высечь мерзавца! — Но тут вмешивается Орельяна.
— Зачем спорить, Гонсало! Эта индейская девка все равно молчит как рыба.
— Гм!
— И не ест ни крошки. Ей одна дорога — в могилу.
— В самом деле?
Он задумывается.
— Ну что ж, пусть забирают ее!
Писарро кряхтит и пытается встать со своего ложа.
Тут его взгляд снова падает на Рамиреса.
— Чем вы недовольны, лейтенант? Жаль своей краснокожей милашки, а?
Рамирес молчит.
— Ну скажите, чего вы так носитесь с этой девкой?
Рамирес вздрагивает, резко поднимает голову.
— Это я ее захватил!
— Ну и что же?
— Она моя!
— Вы не останетесь внакладе.
— Эти краснокожие не имеют никаких прав на нее!
— И все равно они ее получат.
На минуту воцаряется молчание. Потом Рамирес твердо произносит:
— Я не отдам ее!
У Писарро на лбу вздувается жила.
— Вот что, — говорит он жестко. — У моего брата в отряде был непокорный офицер. Знаете, как с ним поступили?
Молчание.
— Утопили в первой попавшейся речке!
Лицо Рамиреса наливается кровью. Он резко поворачивается и выскакивает из палатки. Позади слышится голос генерала:
— Орельяна! Проследи, чтобы с деревьями ничего не случилось! Пошли туда людей или лучше сходи сам!
Орельяна выходит и догоняет Рамиреса.
— Какая вас муха укусила, лейтенант? Черт возьми, вечно вы злите генерала своей индианкой! Тогда, в деревне, я стал на вашу сторону, но теперь иное дело! Ведь мы уже знаем дорогу! Вы сами нашли этот сок! Карамба! Зачем же нам ввязываться в драку с краснокожими? Только они и могут приготовить этот сок, ведь ни вы, ни я и никто другой из наших понятия не имеет, как это делается.
Рамирес медленно приближается к своей палатке. Отдергивает полог, прикрывающий вход, и застывает на месте, вглядываясь в глубину помещения. Там на земле лежит Туахала. Прыжок — и он нагибается над распростертой девушкой. Переворачивает ее, видит странный блеск неестественно расширенных глаз. Окликает ее, хватает одеяла со своей постели. Чувствует на своей руке горячее дыхание Туахалы. Она вскрикивает, отбивается, отталкивает одеяло. Стройное тело девушки изгибается дугой, когда он пытается успокоить ее. Рамирес силой укладывает ее на постель, и тут она вдруг сникает, грудь ее тяжело ходит, дыхание становится прерывистым.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.