Охотники за алмазами - [12]

Неожиданно сверху долетел низкий вопль. Странный звук, без страсти или боли, как будто пар вырывался из двигателя. С трудом можно было поверить, что это кричит человек. Джонни, услышав его, застыл, а человек на лестнице нервно оглянулся через плечо.

— Что вы с ней сделали? — негромко и без всякой угрозы спросил Джонни.

— Нет. Ничего. Она в отключке. В глубокой отключке, — лихорадочно заговорил человек. — В первый раз на кислоте.

— А вы очищаете квартиру? — все так же негромко спросил Джонни.

— Она мне много задолжала. Не платит. Обещала — и не платит.

— А, — сказал Джонни. — Это совсем другое дело. Я думал, вы крадете.

— Он сунул руку в карман и вытащил бумажник, показал пачку банкнот. — Я ее друг. И сколько она вам должна?

— Пятьдесят фунтов. — Глаза человека при виде бумажника сверкнули. — Я давал ей в кредит.

Джонни отсчитал пять десятифунтовых банкнот и протянул ему. Тот уронил связку платьев и торопливо стал спускаться.

— Вы продавали ей наркотик — кислоту? — спросил Джонни, и человек остановился в шаге от него, на лице его появилось подозрительное выражение.

— О, ради Бога, — Джонни улыбнулся. — Мы не дети, я знаю счет. — Он протянул банкноты. — Вы добывали ей наркотик?

Человек в ответ слабо улыбнулся и кивнул, протягивая руку за деньгами. Свободной рукой Джонни схватил его за тонкое запястье и развернул, заведя руку за спину.

Потом сунул деньги в карман и повел человека вверх по лестнице.

— Пойдем взглянем.

В комнате стояла металлическая кровать с матрацем, накрытым серым армейским одеялом. На одеяле, скрестив ноги, сидела Трейси. На ней была только тонкая комбинация, волосы свисали до пояса. Руки, скрещенные на груди, были тонкими и белыми, как мел. Лицо тоже бледное, кожа казалась прозрачной в ярком свете электрической лампы. Она слегка раскачивалась взад и вперед и негромко выла, дыхание облачком вырывалось в ледяном холоде комнаты.

Но больше всего Джонни поразили ее глаза. Они казались необыкновенно огромными, и под каждым глазом большое темное пятно. Зрачки расширились и тускло блестели, как неограненный алмаз.

Большие блестящие зеленые глаза обратились к Джонни и человеку у двери, и вой перешел в громкий крик. Крик замер, она закрыла лицо руками.

— Трейси, — негромко сказал Джонни. — О Боже, Трейси…

— С ней будет все в порядке, — подвывал человек, извиваясь в хватке Джонни. — Это первый раз, все будет в порядке.

— Пошли. — Джонни вытащил его из комнаты и ногой захлопнул дверь. Прижал к стене, лицо его застыло и побледнело, глаза стали безжалостными — он заговорил негромко, терпеливо, как будто что-то объяснял ребенку.

— Сейчас тебе будет больно. Очень больно. Я буду бить так сильно, чтобы только не убить. Не потому что мне это нравится; просто эта девушка для меня слишком много значит. В будущем, когда решишь дать яд другой девушке, вспомни, что я с тобой сделал сегодня. — Джонни прижимал его левой рукой к стене, а правой наносил удары по ребрам, так, чтобы разорвать мышцы живота. Три или четыре удара пришлись слишком высоко, и он слышал, как треснули и сломались под его кулаком ребра.

Когда он сделал шаг назад, человек медленно опустился, и Джонни нанес ему точный удар в рот, выбив зубы и распластав губы, как лепестки розы. Этот тип слишком шумел. Джонни заглянул в комнату Трейси, чтобы убедиться, что она не потревожена, но она сидела в прежней позе, ритмично наклоняясь вперед и назад.

Он отыскал ванную, смочил платок и вытер кровь с рук и костюма. Снова вышел в коридор и склонился к бесчувственному телу, проверяя пульс. Пульс сильный и правильный; Джонни почувствовал облегчение, он вытащил лицо человека из лужи его собственной крови и рвоты, чтобы он не задохнулся.

Потом пошел к Трейси и, несмотря на ее сопротивление, завернул в грязное армейское одеяло и вынес к «ягуару».

Она успокоилась и лежала на заднем сидении, как спящий ребенок; он укутал ее одеялом, потом вернулся в дом, набрал 999, сообщил адрес и немедленно повесил трубку.

Он оставил Трейси в машине у входа в «Дорчестер», а сам пошел поговорить с администратором. Через несколько минут Трейси в инвалидном кресле переправили в двукомнатный номер на втором этаже. Доктор появился спустя пятнадцать минут.

После того как он ушел, Джонни вымылся в ванне; держа в руке стакан с «Шивас ригал», он пошел в комнату Трейси и постоял у ее кровати. Доктор дал ей успокоительное. Она лежала, бледная и худая, но в ней была странная хрупкая красота, которую синяки под глазами лишь подчеркивали.

Он убрал волосы с ее щеки, ее мягкое ровное дыхание коснулось его руки. Он почувствовал такую бесконечную нежность к ней, какую никогда в жизни не испытывал. Его самого поразила сила этого чувства.

Он склонился к ней и легко коснулся губами ее губ. Губы были сухими и шершавыми, будто наждак.

Джонни выпрямился и направился к креслу. Он устало опустился в него, прихлебывая виски, чувствуя, как тепло распространяется по телу, как расслабляются мышцы. Он смотрел на бледное измученное лицо на подушке.

— Мы с тобой в трудном положении, — сказал он вслух и снова почувствовал приступ гнева. Вначале гнев был беспредметным, но постепенно он твердел и обретал объект, на котором фокусировался.