Охотники на попаданцев - [54]

– Не надо лекаря. Сейчас отступит.

– Что это было? – снова спросила Ольга, взволнованно вглядываясь в мое лицо.

– Болезнь. Я же говорил, что моя душа сродни разбитой амфоре, склеенной из разных кусков. Иногда трещины начинают болеть, – едва шевелящимися губами ответил я, а потом показал на прикроватную тумбу. – Воды.

Ольга, все так же придерживая халат, протянула мне обычный гранёный стакан. Прохладная жидкость прокатилась по горлу, казалось, впитываясь в тело раньше, чем достигала желудка.

– Евгений Тимофеевич, – сухо заговорил стоящий в дверях Дмитрий, – там к вам посетитель. Очень настаивает.

– Кто? – выдавил из себя я и встал, поправив белые подштанники.

Дрожащие пальцы притронулись к завязкам на поясе коротких, до середины голени, солдатских бумазейных кальсон. Я как-то выиграл спор у ротного кирасиров, что заточу в кирасе перочинным ножом карандаш, и тот в качестве презента преподнёс ящик казённого нательного. А почему нательного? Просто мы были пьяны, и я поспорил на то, что в ящике, не глядя. Там оказалось нательное, а так как я не имел предрассудков хвастаться нижним бельём, то весьма полезный, хоть и неказистый выигрыш пришёлся к месту. Хотя если бы знал, что в соседнем ящике лежит новенькая электрическая печатная машинка, поспорил бы на неё.

– Штабс-капитан из полиции. Некий Семён Баранов. Просить?

Я неспешно встал, скользнув ногами в тапки, и поставил на тумбу пустой стакан.

– Пусть обождёт немного, – протянул я. – Внизу. Сейчас спущусь.

Дима кивнул и молча удалился.

– Может, завтра? – произнесла Ольга. – Сегодня к лекарю сходишь. Отлежишься.

– Не помогут тут лекари. Нужно искать средство меж пришлых. Хотя я три года уже ищу без результата.

– Но все же…

– Сейчас пройдёт. Оно всегда быстро проходит.

Я вздохнул, тряхнул головой и взял с плательного шкафа вешалку с вещами. Пальцы тряслись, и потому не с первого разу получилось застегнуть пуговицы на сорочке, а потом попасть концом застёжки «молнии» на сюртуке в паз.

Ольга тоже начала одеваться, но к этому моменту я уже вышел из комнаты.

А в парадной зале меня уже ждал невысокий мужчина лет двадцати пяти в полицейской форме. Белый двубортный китель с серебристыми пуговицами и синие галифе с оранжевой выпушкой по шву были тщательно выглажены, а высокие хромовые сапоги начищены до зеркального блеска, словно воронёная ружейная сталь. В левой руке он держал белую фуражку с лакированным козырьком. А на поясе висела отнюдь не шашка, а настоящий драгунский палаш, похожий на тяжёлую шпагу. С другой стороны виднелась большая деревянная кобура. Ещё одной отличительной чертой полицейского были пышные рыжие усы, которые он пригладил пальцами при моем появлении.

– Разрешите побеспокоить, господин коллежский асессор, – произнёс он, рассматривая меня с лёгким прищуром.

– Можете называть без чинов, – произнёс я, подавая ему руку.

– Тогда представлюсь, – ответил полицейский, пожав мою ладонь. – Семен Петрович Баранов. Штабс-капитан. Уголовный сыск.

Я кивнул, а потом показал на обеденный зал, войдя туда, громко позвал кухарку.

– Маша, два кофия. И гренки, жаренные на постном масле.

Кухарка выглянула из боковой двери и коротко кивнула, прежде чем исчезнуть.

Мы сели за дальнюю часть стола, ожидая лёгкий не то завтрак, не полдник. Причём остальные мои подопечные уже откушали.

– Уголовный сыск нечастый гость у нас. Чем обязан?

Штабс-капитан открыл рот, чтоб ответить, но замер, уставившись на дверь. А так как я сидел спиной ко входу, то пришлось развернуться. Зрелище открылось прелюбопытнейшее.

В парадный зал по лестнице спускалась Аннушка. Все бы ничего, но девушка, одетая в лёгкое ситцевое платьице голубого цвета, шла, выставив вперёд руки и натянув на глаза толстый чёрный шарф. И шла она босиком.

Я сначала не понял, а потом вспомнил свой совет тренироваться в хождении по помещению с закрытыми глазами. Вот уж не думал, что недавнее уверование в свои силы сделает ее настолько старательной в обучении.

Анна осторожно спустилась, на несколько мгновений замерла, а потом повернулась в сторону обеденного зала. Она вытягивала вперёд ногу, делала небольшой шаг и замирала на мгновение с тем, чтоб повторить действие. Губы ее шевелились, словно она шептала что-то.

Мы молча сидели и глядели, а она прошла в обеденный зал. Прошла, однако, не с первого раза, а сначала упёрлась руками в косяк, ощупала его, улыбнулась, а потом снова двинулась дальше, шепча под нос. В какие-то моменты казалось, что она просто играет в обычную детскую игру, однако дойдя до стола, остановилась.

– Сейчас брякнет, – пробормотала она и вытянула ладонь с растопыренными тонкими пальчиками, толкнув спинку свободного стула, отчего тот легонько проскрипел ножкой по паркету.

– Ага, – снова произнесла она и повернулась влево, обходя длинный, покрытый белой скатертью стол.

Босые ноги тихонько шлёпали по прохладному деревянному полу. Дойдя до поворота, она снова замерла.

– Упадёт.

Я сперва не понял, а потом перевёл взор на простенький натюрморт, висящий на стене. Наверное, его она имела в виду. И ведь правда, если продолжит идти в том же направлении, то уронит картину на пол. Та и без того плохо держится.