Охотники на людей - [7]

Все произошло за считанные доли секунды, несчастный успел лишь вздрогнуть от неожиданности, когда я резко открыл глаза. Я солгал бы, если бы сказал, что на этом все и закончилось.

Очень скоро – я только‑то и успел, что подняться, скрипя зубами от боли, и пройти несколько метров до входа в подвал – «зомби» очнулся. Судорога, выгнувшая дугой его тело, выбросила вместе с кашлем из его искривленного болью рта добрый стакан черной жидкости.

Обессилев, я сидел, опершись спиной о деревянную дверь подвала, а в двух метрах от меня стонал и звал маму убитый мной неизвестный. Зрелище, скажу я, не для слабонервных. В паузах между стонами и мольбами о помощи он кашлял и, выплевывая сгустки черно–бордового цвета, пытался перевернуться, но мог лишь медленно крутиться на месте, перебирая и время от времени мелко суча ногами. Будь я в другом состоянии, я бы его добил – все же жалость мне еще присуща. Но это было не то стечение обстоятельств, не тот случай.

Я снял разодранный плащ – не будь его, все закончилось бы плачевно… Мертвец закашлялся и выплюнул хорошую порцию кровавой пены. Он явно не спешил умирать. Теперь в перерывах между конвульсиями он просто орал, и это гортанное «А–а-а–а!», смешанное с хрипами и бульканьем, каждый раз висело в воздухе невыносимо долго.

Со мной же все было не так плохо, как могло бы быть, но не так хорошо, как хотелось. Левая рука распухла – собака ее здорово «прокомпостировала», но кости на ощупь были целы. Благодаря тому, что я лежал на руке, словно спеленатой рукавами от рубашки и плаща, несколько глубоких рваных ран не кровоточили, хотя выглядели ужасно. На правой было несколько «легких» укусов, но мясо вырвано не было. Левая нога ныла чуть ниже колена, да немного саднил правый бок. Словом, если не обращать внимания на сильнейшую дрожь и слабость во всем теле, я очень неплохо отделался…

Лежавшее неподалеку тело еще раз конвульсивно дернулось, застонало, выдало в мой адрес смесь проклятий, мата, хрипов и крови. Я же думал лишь о том, когда «оно» все‑таки сдохнет.

Сдохло «оно» не скоро. Не знаю, по какой причине этот человек или не человек не умирал. Но я не слишком хотел это знать – я был занят собой.

Кусок рубахи, веревка, немного подорожника, тысячелистник… Больше ничего… Ничего хорошего… Ткань, закрывшая раны, веревка, намотанная виток к витку поверх, растения – пусть даже и подходящие для такого случая. Это не панацея, а всего лишь отсрочка… Игра в рулетку с удачей. Рваные раны от укусов, грязь… Вполне достаточно в таких условиях. Это почти неминуемая смерть. Не надо быть врачом, чтобы понять, насколько ничтожны мои шансы.

Медленно и неотвратимо текло время, приближая темноту ночи. Подвал все еще был слишком опасен, и мне пришлось искать другой более безопасный ночлег. Нет, я не привередлив, я довольно быстро адаптируюсь к самым разнообразным ситуациям, местам и запахам, но этот подвал источал запах смерти, и интуиция подсказывала мне, что лезть туда не стоит, особенно теперь, когда я в таком плачевном состоянии. Неужто не найдется хоть один подпол, хоть что‑то еще на пепелищах?

Озарение пришло, когда я уже отчаялся найти ночлег: РУССКАЯ ПЕЧЬ! Внутри достаточно места для взрослого человека. Вокруг их много стоит, подпирая трубами небо! Почему нет? Осталось только найти хоть одну заслонку… Не хочу же я стать начинкой в каменном пирожке. По крайней мере, легкодоступной начинкой. Мне долго не везло, но у последней груды кирпичей я наткнулся, наконец, на драгоценный кусок металла. Говорят, сложно собирать выбитые зубы сломанными пальцами… Не знаю. Скажу только, что достать из‑под кирпичей металлический лист с приваренной к нему скобой, да одной рукой, да еще и ослабевшему израненному человеку, тоже весьма и весьма нелегко…

В этот вечер я ел сырое собачье мясо. Оно дало мне силы и увеличило шансы выжить…

Странное ощущение, когда выгребаешь из печи золу, зная, что предстоит в нее лезть, еще более странное, когда лезешь, и уж никакими словами не передать ту гамму чувств, которые ожидают тебя внутри… Запах золы, сырости и кирпича… Запах опустошенности…

Вот и все.

Два оплавленных кирпича, привязанные к железной старой ручке, вы сегодня мой надежный замок. Вещмешок, ты снова моя пуховая подушка… Изогнутый лист металла, ты сегодня моя крепкая дверь. Русская печь, ты сегодня мой дом…

Я дотронулся пальцами до кирпичного свода.

Печка–печка, ты дарила людям хлеб, пироги, радовала блинами, шкварками и картошкой. Ты помнишь запахи, в твоей памяти звучат голоса прошлого… Ты создавала уют, дарила радость и покой, ты лечила и согревала… Без тебя не было бы Дома…

Печка–печка… Сбереги меня…

Глава 4

Глубокая темная ночь. Одно из тех немногих мгновений, когда время останавливается, приоткрывая тайну вечности, и самые далекие, самые застенчивые звезды дают себя рассмотреть. Вершина холма, на котором я стою, покрыта мягким шелковистым ковром нежнейшей травы. В нескольких километрах плещется широкая могучая река, воды которой блестят лунным серебром. Я наслаждаюсь моментом, впитывая в себя каждую крохотную мелочь на том пространстве, который охватывает мой внутренний взор.