Охотники на дьявола - [17]
Франк Браун не спускал с Терезы глаз и следил за каждым ее движением. Для него было несомненно, что она видит кого-то, недоступного другим.
Яркая радость светилась на лице девушки. Все ее существо выражало восторг и упоение; грудь ее высоко вздымалась от блаженного трепета объятий.
Она стояла на кончиках пальцев, едва касаясь земли. Казалось, она парила в воздухе, все в ней тянулось вверх, уносилось в небу. И тихо шептали ее губы: «Дайте мне унестись к вечному блаженству».
В этом было уже что-то нечеловеческое. Широко открыв глаза, Франк Браун упивался этим дивным образом. Словно рубины, светились капли крови на белом лбу Терезы, черные кудри рассыпались по ее голым плечам…
— Ах, если б я был художником! — прошептал Франк Браун.
Но вдруг, без всякого перехода, Тереза грохнулась на пол. Снова она корчилась в страшных судорогах, дико размахивала руками и ногами и кричала в ужасном пароксизме. Затем, поднявшись на колени, издала ужасный крик и вырвала огромную прядь волос из своей головы.
Невыносимый ужас, дикое отчаяние отразились на ее лице, и она закричала: «О пропасть! пропасть!». Она вся съежилась, поползла на четвереньках в угол и забилась там, как загнанный зверек.
И снова к ней вернулась жизнь. Она открыла глаза, щеки ее порозовели, и улыбка осветила лицо.
Франк Браун приблизился к Терезе.
Опустив голову на руку, Франк любовным взглядом ласкал девушку, еще пребывавшую в экстазе. — Он завидовал ей…
Тереза все еще лежала неподвижно. Мужчины и женщины, успокоившись несколько, группами стояли и сидели, тихо перешептываясь.
Вдруг девушка зашевелилась и удивленно взглянула вокруг.
— Здесь? — тихо спросила она.
Все бросились к ней. Матильда Венье — первая ответила ей:
— Да, сестра, ты теперь с нами. — А где ты была?
Но Тереза не отвечала. Она казалась ослабевшей и утомленной.
Вдруг взгляд ее упал на Франка Брауна.
— Ты здесь? — спросила она. — Поди сюда.
Она сказала это спокойно и мягко, но тоном, в котором чувствовалось, что она привыкла, чтобы ей повиновались. Франк Браун почувствовал это и не двигался с места.
Тогда она тихо сказала:
— Приведите его сюда.
К нему бросились несколько человек. Он повернулся на каблуках а направился к двери, но Скуро загородил ему дорогу:
— Вы должны пойти к ней! — твердо сказал он ему.
Франк Браун стоял растерянный и нерешительный.
Ничего иного не оставалось делать, как подчиниться.
Если оскорбленная гордость и гневное презрение могли его сделать господином над каждым в отдельности, то все вместе они все же могли заставить его остаться.
Франк закусил губы и молча приблизился к Терезе.
— Ты был здесь все время? — спросила она. Он молча кивнул головой. — Что здесь было?
Ее вопросы оскорбляли его: как будто она чинила ему допрос. И, несмотря на это, он ей ответил:
— Ты была в экстазе.
Она помолчала секунду, потом тихо сказала:
— Да.
Франк ждал; но она медлила и тогда он резко спросил:
— Чего тебе нужно от меня? Я хочу уходить… слышишь? Оставайся одна со своим пророком.
Она сразу вскочила и одним прыжком очутилась около него; ее горячее дыхание касалось его лица, взгляд ее глубоко вонзился в него.
— Или ты уже забыл, кто меня водил к нему?
Франк принял вызов.
— Это был я! — громко воскликнул он. Посмотрев в сторону и увидев рядом с собой Американца, он рванул его за руку и поставил перед собой.
— Это был я! — резко повторил он. — Я сделал пророком Пьетро Носквера, а тебя — святой. Я играю вами, как куклами. Вы — мои произведения: глыбы глины, в которые я вдохнул жизнь.
Тереза смотрела на него, как бы читая его мысли.
— Ты хочешь уйти? — спокойно спросила она.
— Тебе нет дела до того, остаюсь я или ухожу. Но, раз ты спрашиваешь, могу ответить тебе: послезавтра, в два часа дня, я уезжаю с почтой.
Она спокойно улыбнулась.
— Почта уйдет послезавтра, но ты не уедешь!..
Она повернулась к присутствующим и, повысив голос, приказала:
— Вы слышите? Он не должен уезжать. Передайте всем в деревне, что он не может уехать!
Франк схватил руку Терезы и начали ее трясти:
— Что? — закричал он. — Я не поеду? — Нет, я поеду!
— Пусти руку, ты делаешь мне больно, — сказала она и вновь повторила: — Нет, ты не уедешь. Ты принадлежишь мне.
Франк рассмеялся ей в лицо.
— В самом деле? А я все время думал противное.
Она спокойно взглянула на него.
— Замолчи лучше. Что ты хочешь сказать: что я была твоей любовницей?.. Кому ты это скажешь: мне? — я это знаю. Другим? — Но в деревне это каждому известно.
Я лежала в твоих объятиях — и не отрицаю этого; не отрицаю и более важного: что это ты указал мне путь, ведущий к Богу. И Пьетро так же, как и я, не станет этого отрицать. Скажи это ему сам, брат…
Американец помедлил немного, затем громко начал:
— Да, он указал мне дорогу.
— Ты слышишь? — сказала Тереза. — И я тоже скажу, что ты сделал. Ты водил меня к пророку, хотя знал, что я не хотела этого; ты говорил мне о вещах, о которых я раньше ничего не знала. Мы хорошо знаем, что Бог послал тебя! Но мы знаем также, что ты сам не веришь в Его мощь. Ты был лишь орудием, но считал себя мастером…
Ее слова звучали пророчески.
— Труден путь, усеянный терниями и камнями. Шипы колют босые ноги, и кровь бежит яркими струйками… А я продолжаю идти, и сверху льется яркий свет. Туда стремится мой взгляд, не замечая змеи, ползущей меж камней. Она должна ужалить меня, но ноги несут меня все выше, выше!.. Эта змея — ты! Ты ужалил меня. Но вот кончено последнее мучение; плоть побеждена, и душа блаженно упивается, а ты стоишь там внизу, смотришь сюда, и червь обиды пожирает тебя… И вечно ты будешь пресмыкаться на этой грязной земле, бродя по всеми странам одиноким, без друзей.
