Охотник за тронами - [98]

— Привез грамоты?

— Привез, князь.

— Только от короля?

— Нет, не только. Грамоты выдали также Писбек и Рехенберг.

— Молодец, Христофор!

— Когда тронемся, князь?

— Ну, на сей счет погоди, надо кое о чем поразмыслить.

— Николая, Османа, Егорку с собой берем?

Егорка и Осман, услышав свои имена, беспокойно заерзали. Николай, притворяясь вконец захмелевшим, уронил голову на руки.

— Не знаю, Христофор. Не думал о том, — раздраженно ответил Глинский. — Сказал ведь, подумать надо. — Изменяя тон, проговорил ласково: — Выпей с дороги, устал, поди.

Шляйниц не спеша пригубил малую толику и отчего-то поскучнел. Сел, подперев лоб рукой, и уставился в темный неприбранный угол.

Михаил Львович глубоко о чем-то задумался.

Затем проговорил негромко по-русски:

— Подите все, оставьте меня с Христофором.

Николай заполз в шалаш и рухнул на старую конскую попону, брошенную поверх устланной хвойными лапами земли.

В голове все смешалось. Мысли осиным роем бередили воспоминания о недавних событиях, не давая уснуть.

«Стало быть, Шляйниц ездил к королю за опасными грамотами для себя и Михаила Львовича? Следует понимать: бежит князь к литовцам, но не решил когда, сомневается, кого с собой брать? Разве что-нибудь иное следует из их разговора? Если так, значит — измена! Что же делать? Ах, жалко, нет рядом Аверьяна. А что-то бы он присоветовал?»

Хмель свое все-таки взял, и незаметно для себя Николай уснул, только спалось тяжко, во сне долго вздыхал да ворочался.

Проснулся, когда кто-то сильно потянул его за рукав. Николай открыл глаза: перед ним на коленях стоял Шляйниц.

— Выйди из лагеря, разговор секретный, — прошептал саксонец и неслышно выполз из шалаша.

Николай, плохо соображая, вылез следом. Лагерь уже отходил ко сну. Хотя кое-где еще догорали костры, пошумливали пьяные ватажки, черти уже отобрали у ангелов синий с серебряными звездочками небесный шатер и развесили над лагерем черный полог ночи.

Волчонок и Шляйниц, никем не замеченные, вышли за кольцо телег и пристроились на бугорке под березой.

— То есть большая тайна, Николаус, — произнес Шляйниц шепотом. — Княз велел спрашивать тебя, поедешь ли ты с княз в Литву?

— Как это — в Литву? — испуганно спросил Волчонок.

— В Литву, — жестко повторил Шляйниц, — княз не хочет болше слюжить царь Базилий.

— Погоди, погоди, — пробурчал Николай, лихорадочно соображая, что же делать? Как отвечать на предложение немца?

«Если скажу — не хочу, тут же убьет. Разве оставят живым, когда ведома мне столь великая тайна? А если скажу — поеду, то, верно, возьмут, а там видно будет».

— Что ж, — ответил Волчонок вполпьяна, — в Литву так в Литву. Куда князь — туда и я.

— Хорошо, — сказал Шляйниц. — Но я есть человек честный и твой старый товарьищ. На тебя нет опасный грамота, и король Зигмунд может метать тебя тюрма.

— За что? — изумился Николай.

— Он знать, как ты носить грамота царь Базилий в Смольенск, как помогать русским забирать город. Король хорошо знать, как ты нападать на Ян Заберезинский. — И Шляйниц с нескрываемой издевкой поглядел Волчонку в глаза.

«Зачем он сказал это? — подумал Николай. — Выходит, ему лучше, чтоб я остался здесь? Но зачем тогда он начал этот разговор?»

— Так что же делать, Христофор? — спросил в искреннем смятении Волчонок.

— Думай сам, — с усмешкой проговорил Шляйниц. — Я буду немного ожидать. А пока ты думать, я тебе скажу еще один правда: смольенский войефода Сологуб отрубить голова в Краков за капитуляцион Смольенск.

Саксонец, сняв берет, истово перекрестился.

Николай помолчал немного, но решил держаться в разговоре прежнего и, продолжая начатое, пробурчал:

— Я же сказал, Христофор, я князю — верный слуга.

— Тогда знай, — ответил саксонец быстро, — мы едем к Днепр и будем ждать тебя по дороге в берьозовый лес, рядом со старый корчма черьез час и половина часа.

И Шляйниц растворился в ночи — будто в омут канул.

— Я не нашел Николая, князь, — сказал Шляйниц Глинскому. — Наверное, с пьяных глаз завалился под какую-нибудь чужую телегу, а теперь разве его найдешь?

— Черт с ним, Христофор, — рассеянно ответил Михаил Львович. — Значит, не судьба ему с нами ехать. О нем ли время думать?

Шляйниц не сказал Николаю, что за час до встречи с ним побывал у Егорки и именем князя велел погрузить на телегу два кованых сундука со всеми сокровищами Михаила Львовича, не скрывая, что Глинский намеревается бежать на сторону польского короля. Перед тем как выносить сундуки из княжеского шатра, Шляйниц открыл их и показал Егорке все, что в них хранилось. Золотой нагрудник и украшенный каменьями золотой же шелом были малой толикой в россыпи камней и монет, слитков и иконных окладов, утвари и украшений, переполнявших сундуки Михаила Львовича.

Увидев все это, Егорка едва не рухнул без чувств, но сдержался и, тяжко дыша, спросил только, медленно ворочая распухшим от волнения языком:

— Кто еще… со мною поедет?

— Осман, — ответил Шляйниц. И добавил строго: — Езжайте оружно, царевы люди поблизости: не дай Бог будут хватать, особенно много их слева от корчма, у маленький лес. И добро пропадет, и княз пропадет. Никак нет возможно, чтоб княз вражеская царский рука схватил. Тогда и княз смерт, и тебе, Георг, смерт, и мне, — Христофор ткнул себя пальцем в грудь, — смерт. Да и эти сундук жалко, — печально улыбнулся он. — Как у вас говорят? Снявши голова — не плакать по борода? Но по такой борода можно плакать.