Охотник за тронами - [45]

Выехали вскорости. Карета Глинского катилась стремительно, обогнав всех. Государев пристав ехал следом, вперед не высовывался. Понял, смерд, свое место. А может, добившись своего, успокоился.

Девять дней обе армии стояли друг против друга, переругиваясь, перестреливаясь, чиня одна другой мелкие шкоды и пакости. 22 июля в московском стане заворошились: стали гасить костры, сымать с кольев шатры, мазать тележные оси дегтем. Под улюлюканье и свист поляков и литовцев, огрызаясь и перебраниваясь, уходило на восток московское войско. Позади всех, понурив голову, ехал князь Андрей Дрозд.

Как только отдалились от Почепа и покатили по нескончаемым просторам Русской земли, Глинский все чаще выглядывал то в одно оконце, то в другое. Смотрел с любопытством, что за страна такая — Московия? Не проехав и дня, понял, земля точно такая же, как и его родная Белая Русь, как Русь Малая, как Русь Черная.

Речь была немного иной, избы да одежа на мужиках и бабах едва разнились от мест днепровских или неманских, а так — все едино.

На второй день снова забился Михаил Львович в угол, ехал, постоянно думая о том, что ждет его в Москве, как встретит его князь Василий, в какую службу определит, какие волости в кормление даст, и даст ли?

Ехал, вспоминая все, что доводилось слышать о самом князе Василии, — об отце его, матери, братьях, сестрах, о жене и ближних его слугах…

Сестру Василия Ивановича, Литовскую великую княгиню Елену Ивановну, Глинский знал хорошо, потому что муж ее, Александр Казимирович, был близок с ним и откровенен. Даже, кажется, искренне любил его, что редко случается с венценосцами, ибо народная мудрость гласит: «Царь да нищий — без товарищей», а тут как будто выходило не по пословице.

От самого Александра Казимировича, от королевы Елены, от многочисленных русских, приезжавших в Литву из Москвы, знал Михаил Львович многое такое, чего другие не ведали.

И так как с малых лет пришлось ему долго скитаться от одного королевского двора к другому, жизнь выработала в нем множество качеств, превративших еще в юности в ловкого и многоопытного царедворца. У него была прекрасная память на лица, на разговоры, ничего не значащие для другого, но для придворного составляющие смысл и суть его жизни. Он был обходителен, умен, все схватывал на лету, из тени намека мог сразу же соткать многокрасочную и верную картину до этого неясных и запутанных отношений.

Глинский с юных лет придавал небольшое значение вопросам веры и религии, а с возрастом и вовсе перестал интересоваться поповской белибердой — будь то более ученые католические патеры или же редко когда грамотные православные служители Божии. В юности он действительно принял католичество, отказавшись от веры своих предков, но и тогда уже сделал это не в поисках истины, а для того, чтобы страны, в которых он в то время жил, и правители этих стран принимали чужеземца за своего.

Глинский верил, что все происходящее на земле творится волею, руками и умом живущих на ней. Он рано понял, что судьбами людей повелевают цари и ханы, короли и герцоги, и чем выше над другими стоит человек, тем большее влияние оказывает на жизнь и судьбы других людей. Себя он причислял именно к таким людям, но сознавал, что есть и еще более могущественные, чем он.

Все происходящее в мире, считал Глинский, зависит от сильных мира сего. И не только счастье или несчастье их подданных, даже их собственные успехи и неудачи. Кто из правителей окажется более могущественным, на чьей стороне окажется больше войск и денег, тот и будет в конечном счете победителем.

Он понимал, что отдельные сражения иногда может выиграть и тот, кто слабее, но удачливее, опытнее, смелее своего противника. Однако же большую войну все-таки выигрывает сильнейший. И свое поражение князь объяснял тем, что его не поддержали ни крымский хан, ни гроссмейстер Тевтонского ордена, а царь Московский хотя и вывел свои войска в подмогу ему, но русские воеводы то ли по царскому указу, то ли по собственному нерадению действовали вяло и нерешительно.

Глинский понимал, что эту маленькую войну он проиграл. Однако престолы добываются не в маленьких войнах. Его ждала великая брань, и уж ее-то Михаил Львович решил выиграть у Сигизмунда во что бы то ни стало.

Да и что ему оставалось? Все, чем владел, его города и замки, деревни и холопы, оказалось под властью Сигизмунда. Сегодня он был еще богат, но насколько хватит ему захваченного с собою золота?

Ведь не один он ехал в Москву, едва не три сотни ртов вез за собою, да сколько еще прибежит следом, как двинутся с рубежа на восток московские воеводы?

И потому два дела представлялись ему наиважнейшими: сначала получить в кормление какой-никакой городишко с тягнущими к нему деревеньками, а вслед за тем начинать великую работу. Глинский твердо решил, собрав силы, одолеть Сигизмунда, натравливая на него хоть татар, хоть турок, хоть немцев и не гнушаясь никакими союзами — хотя бы и с самим сатаной.

И снова все выходило так, что главной фигурой в этой игре становился великий князь Василий. От него зависело — получит ли Михаил Львович землицу и людишек, благосклонно ли отнесется к затее окружить Литву и Польшу кольцом врагов.