Охота за призраком - [37]

За Тихоном Полиэфт Кондратьевич наблюдал не один год. Наслышан был о его знаменитом деде, хорошо знал его отца, своего ровесника. А когда за пацаном начал присматривать по просьбе матери Ефим Упырёв и взял того к себе в ватагу, возражать не стал, хотя тот ещё несовершеннолетним бегал.

Бедовый шалопай, оценивал мальчишку Полиэфт, но есть в нём хорошее зерно — на подлость не горазд. Правда, в народе слух идёт: злой, даже диковат, однако кулаки пускает по делу, не терпит несправедливости и любит верховодить. Юнец быстро закрепился среди взрослых мужиков, не давал себя в обиду, а дело ловецкое осваивал ловко. Только вот после армии Жигунова от воды и промысла как отрезало, забросил тот рыбацкую ватагу, работать попросился в гаражные мастерские. В тракторах и грузовиках разбирался и там прижился. И забыл бы о Тишке председатель колхоза, других хлопот полон рот, но, известное дело: деревенская жизнь, вечером за ужином жена все события за день лучше радио докладывает, обо всех известных и неизвестных действующих лицах поведает. А буйный нрав Тихона Жигунова и его страсть к спиртному враз снискали известность и принесли дурную славу. Он и до армии в драках всегда замечался, где что ни случись, его первым в мордобойстве обвиняли. В сельский клуб чужаки забегать к местным девкам не осмеливались, пока с ним миром заранее не договаривались. Не раз и не два перед участковым Камиевым Деньгов ломал шапку, спасая парня от пятнадцати суток, а то и от тюрьмы. Тишку жалеть ему особенно не в надобность, но мать его прибегала, в ногах валялась, — защити, Полиэфт, ради памяти мужа, Трифона. А балбеса, в армии отслужившего, разве перевоспитать? Только нервы и время тратить. Отправлял Тишку тогда Полиэфт Кондратьевич на дальние сенокосы, от клуба, пьянки, драк и бабьих соблазнов подальше. При всех этих конфликтах, казалось бы, сближающих Деньгова с Жигуновым, необыкновенно далеки они были друг от друга, непреодолимые препятствия разделяли их, и, уж конечно, ничего между ними не было и не могло быть общего. Но в ту страшную зимнюю ночь, когда беда ворвалась в дом Полиэфта, оказались они ближе некуда. Убить его готов был Полиэфт, стереть с земли, растоптать, в тюрьме сгноить хотел, пока Камиев ему рассказывал, как он Дарью в кабине его «москвича» бесчувственную нашёл. Так, в гневе ещё не остывший, велел Камиеву притащить к нему того негодяя. Зелёный ещё весь, в себя не совсем пришедший, но на ногах стоял Тишка твёрдо, кудлатую голову только повесил. Наорал на него Деньгов, замахнулся, готовый прибить, но что-то удержало. Сел дух перевести, сердце у самого схватило.

А потом к утру, когда врачи успокоили — дочь отошла, сел, обдумал всё, позвал Настасью. Той его затея в штыки поначалу была принята. И руками замахала, в безумстве его обвинила, в рёв пустилась. А он велел Камиеву ещё раз парня привести. Глянули: красавец бугай-то! Они и не замечали. Чем не жених? А что делать? Такого позора платком не укрыть, в ладошке не зажать. Бабы завтра по деревне разнесут. По району пойдёт сплетня. Придумают, понаплетут чёрт-те что, насочиняют того, чего и не было! До районных властей дойдёт!

Полиэфт Кондратьевич с Камиевым тут же переговорил, чтобы молчал тот о случившемся, сам к Каримову съездил, тот всё уразумел, бумагам хода не дал, а самого Камиева отправил учиться в город на курсы. И прямиком к свадьбе. Никто не перечил. Молодые как будто только этого решения и ждали. Дашка, как выздоровела и на ноги встала, так и засветилась, от отца новость встретив. Свадьбу тихую сыграли, Тихон к ним в дом перебрался, а весной тесть его к морю отправил на «огнёвки», где тот затерялся до поздней осени. Закрепил за ним рыбацкое звено и забыл.

Тихон Жигунов урок тестя усвоил, шёлковым стал, про водку думать забыл, будто в рот никогда не брал, работал словно проклятый, планы по вылову рыбы перевыполнял, близко к себе никого не подпускал.

Вот тогда и подумал Полиэфт о больших делах. Доверить Тихону то, о чём даже себе не признавался в глубине души. Когда голову ломал: ставить карту на Жигунова или гнилой тот, мучила мысль, отцом завещанная, — в грязный кувшин что ни налей, оно непременно прокиснет. Пересилила его тогда убеждённость, что все недостатки зятя глазом видны, бесхитростны они, нет в них интриги и затаённости опасной, не играет тот за спиной. Если же Полиэфт сам строго следить будет за зятем да тёплая Дашка рядом притрётся, переборют они дурной нрав мужика. А нет, оторвёт ему тесть башку, жалеть не станет. И Камиев, и Каримов только того и ждут, когда он знак подаст, накопили на Тишку грехов, насобирали протоколов и актов, всё правление колхоза обклеить хватит. Это всё и выдал он Жигунову, когда затеял с ним разговор напрямки. Зять выслушал его, слова не сказал. Ему предложения тестя новыми и необычными почему-то не показались или вида не подал, не удивился. Но и испуга никакого не выразил.

Спросил только деловито: на кого можно положиться, чтобы поставить нелегальную добычу «краснухи» и икры на надёжную и постоянную основу. Здесь они уже общими усилиями принялись решать мудрёную закавыку. Перебрали всех мужиков из колхозной ватаги. Сошлись в одном: местных привлекать никакого резона нет, одна опасность и верный провал в будущем. Только беды наживёшь. Для лова и сбыта лучше найти умелых людей городских, никому не известных и в деревне не примелькавшихся, а если уж и приютить где-то поблизости, чтобы никто не догадывался, не знал, кроме их двоих — председателя и бригадира. Вот тут-то и понадобилась помощь Глеба Зубова. Тот нашёл нужных людей. От себя оторвал, жалился, но для общего дела снизошёл. Люди были послушные, но на первых порах неумелые. Недостатки устранил уже опосля Тихон. Направил по уму, что да как, сам показал, периодически устраивая ночные рейды на реку, а днём все эти люди занимались своим очевидным мирским трудом в деревне и колхозе. С год-два получалось всё тихо и как задумали. Но случилась опять незадача. Взяли в городе их человека с икрой. Тот, конечно, терпел поначалу, всё на себя брал, но потом стали поступать вести из «белого лебедя», что одному «за паровоза» ему идти всухую нежелательно, попросил помощи и вознаграждения. Ума хватило сразу не раскиснуть. Полиэфт Кондратьевич заспешил к Каримову, тот не подвёл, выручил опять. Успокоили бедолагу в следственном изоляторе, тот гарантиями заручился, взял всю вину на себя и, получив от суда заслуженное, отправился отбывать наказание в колонию. Вздохнул облегчённо Полиэфт, как всё устроилось, а Тихон, кажется, и не переживал особенно: что ему, за широкой спиной тестя? Беду отвести сумели, но год-два прошли, возвратился узник в деревню. Остепенился, бабу какую-то нашёл, стал с ней жить — и к Тихону за обещанным. Всё как есть получил, но не успокоился. Опять взять в дело начал просить. Только у Полиэфта правило железное — два раза в реку не войти. Раз на глаза милиции попался, нечего лезть с грязным рылом в чистое корыто, всё пойло замутишь. Дали ему отлуп, Тихон предложил даже морду набить или камень на шею да в реку — в Каспии не отыщется, по пути раки съедят. Но Полиэфт Кондратьевич и здесь настоял: честь по чести, ещё денег дать, если попросит, и чтобы с глаз долой, пусть в город возвращается. Нашла, однако, коса на камень, тот молодец от денег не отказался, а из деревни — ни в дугу. Там, объясняет, приткнуться негде, а здесь он уже обжился, бабу заимел, заботы появились, жизнь городская не влечёт. На этом и порешили, вроде спокойствие возвратилось. А как весна пришла, нечистая сила наладилась их сети и снасти красть вместе со всем уловом. Сети колхозные ради общей видимости тоже потрошили, а главной целью жулья были снасти с «краснухой». Деньгов послал Тихона к отщепенцу, а тот полное неведение изобразил: слыхом не слыхивал, видать ничего не видал. Тихон морду ему бить, тот, — бей, но за дело; он, мол, на зоне никого не продал и здесь не виноват ни в чём. Тогда и задумал Полиэфт Кондратьевич устроить эту проверку, благо свадьба у Глеба Зубова подвернулась… В этот день и решили засаду устроить…