Охота за призраком - [16]

Человек из кресла, только что дружески беседовавший с ним, медленно поднимал голову, а когда поднял, председатель облисполкома на высоком бледно-синем лбу увидел бесцветные глаза убийцы, с глубокой ненавистью пожиравшего его взглядом. Но это было только мгновение, глаза Боронина сверкнули и потухли.

— Иван Григорьевич, помнится, ты предложил кандидатуру Деньгова из всех других председателей колхозов. Одного из многих, — ещё тише сказал Боронин.

Думенков медленно приходил в себя, не соображая и не понимая, что с ним только что произошло.

— Мне его Лущенко Василий, председатель облрыбакколхозсоюза, советовал… Леонид Александрович, — тоже почему-то тихо пролепетал он, — я не понимаю, Леонид Александрович, при чём здесь Деньгов и утопленники?

— Я тоже пока не понимаю, — опустил голову первый секретарь, — утром позвонил Борданов из района. Начальник милиции доложил ему, что погибший и пропавший воровали рыбу из колхозных сетей и были наказаны за это… Кем-то…

— Нет, Леонид Александрович, Деньгов не тот человек, чтобы подобными мерами наводить порядок. К тому же Лущенко мне говорил, что председатель колхоза «Маяк Ильича» два дня с ним вместе гулял на свадьбе у родственника. Глеб Порфирьевич Зубов, главный врач, дочь свою замуж выдавал.

— Он, значит, гулял, а в колхозе смертоубийство? — вмешался в разговор Ольшенский, о котором совсем забыли и Боронин, и Думенков.

— Да что вы в самом деле! — пришёл в себя Думенков и, обретая былую уверенность, хлопнул обеими руками по полным бёдрам. — Жульё колхоз грабит, один подлец тонет, второй пропал без вести, а подозреваемым оказывается председатель колхоза, которого и на месте не было! Может, тот, кто убил, как раз и удрал с перепугу. Что нам гадать? А Лущенко абы кого рекомендовать не будет, Леонид Александрович. Он с человеком не один пуд соли съест, только потом за него голову может положить. Я Лущенко знаю. Я за него ручаюсь.

— Я послал на место убийства комиссара Даленко и прокурора области Игорушкина, чтобы разобрались, — не глядя на обоих, тихо сказал Боронин.

Думенков тихо опустился на стул, внимательно слушая первого секретаря. Тот даже не посмотрел в его сторону. Редкие, неопределённого цвета волосы торчали у него на макушке и висках. Казалось, Боронин слишком рано постарел или постоянная непосильная ноша, груз, с гигантскую плиту величиной, придавил его к земле. Сейчас он сидел, согнувшись под этой тяжестью, но первый и ходил в той же позе, словно придавленный, и представить его быстро идущим или бегущим Думенков не мог. И вдруг подумал: «А как он ведёт себя в постели с женой? Ведь у него есть дети, значит, он… Доступны ли ему обыкновенные человеческие удовольствия? Есть ли у него любовница?» Глядя на Лущенко, которого Думенков знал, как свои пять пальцев, на других сподвижников, председатель облисполкома, сам мужчина-жизнелюб, не гадал, определял точно — у этих мужиков есть подружки и не одна у некоторых, они знают, что с ними делать в постели. Но представить Боронина!.. Но Думенков увлёкся. Его вернул к действительности голос первого секретаря:

— К вечеру, думаю, Даленко доложит о результатах следствия…

— Не обольщайтесь, Леонид Александрович, — вмешался вдруг Ольшенский, — смею вас заверить, никого они не найдут.

— Что это вы так категорически против нашей народной милиции, Павел Александрович? — зло воскликнул Думенков.

Управление внутренних дел являлось подразделением, подчиняющимся не только начальству в столице, но и ему непосредственно, поэтому председатель облисполкома болезненно реагировал на любые замечания в этот адрес.

— Даленко — комиссар милиции третьего ранга, генерал. Держит планку раскрываемости по России высоко, не в пример некоторым регионам. В процентах показатели в прошлом году выросли…

— Да бросьте вы о своих показателях, любезный Иван Григорьевич, ради бога. Всё вы на проценты переводите. Воблу ваш Даленко до сих пор на балконе собственной квартиры вывешивает сушить, каждый горожанин по его балкону определяет, когда на низах её ловить начинают!

Боронин поднял бесцветные глаза на Думенкова. Тот открыл рот от удивления, словно рыба, выброшенная на берег, не зная, как парировать внезапную яростную выходку обычно невозмутимого Ольшенского, но так и не нашёлся, что ответить.

— Вы забыли, вероятно, как они мне шапку искали? — продолжал между тем идеолог.

— У вас пропала шапка? — спросил Думенков. — Когда?

— Украли, — просто поправил его Ольшенский. — Читал я зимой как обычно лекции в совпартшколе. Разделся внизу, на первом этаже в гардеробе. К обеду возвращаюсь одеваться, и что вы думаете?

Ольшенский обвёл слушателей величавым взором.

— Пальто выдали, а шапки нет.

— Вот история! — взмахнул руками Думенков и почему-то хохотнул.

— Мне, представьте, было не до смеха! — возмутился Ольшенский. — Рассказывать вам и то стыдно. В совпартшколе и шапку украли! Кому скажи — на смех поднимут. Но на дворе мороз двенадцать градусов. Не молод я уже, чтобы налегке без головного убора по улицам города шастать. Не тот возраст, сами понимаете…

— Нашла милиция шапку-то? — не дослушав, поинтересовался Думенков.