Охота Сорни-Най - [27]

Руслан Семихатко шел в гости к своему лучшему другу Анатолию Углову, жившему недалеко от института. Руслан был в хорошем настроении: ему удалось сдать “хвост” по английскому языку, специально придуманному какими-то бриттами или норманнами, чтобы мучить и изводить несчастного Руслана. В дополнение к мерзкому английскому природа создала худую, сморщенную, желтую “англичанку” Веру Даниловну, наградив ее въедливым характером.

— Ну, Семихатко, переводите! — шипела Вера Даниловна несчастному студенту. — Я жду!

Три раза, обливаясь потом, пытался Руслан сдать экзамен, но все усилия были тщетными: злая баба отказывалась вывести спасительную тройку в измызганной за годы учебы, сдач и пересдач экзаменов зачетке. Семихатко был готов мыть полы Вере Даниловне, чистить ей тупоносые мрачные туфли, носить за ней огромный дерматиновый портфель, можно даже в зубах. Но принципиальная преподавательница каждый раз завершала позорное фиаско студента роковыми словами:

— Неудовлетворительно! Придется вам получше подготовиться в следующий раз!

И вот наконец измученный Семихатко вызвал смутное чувство жалости даже в унылой мегере, которую боялось и ненавидело уже неизвестно какое по счету поколение студентов. Круглые карие глаза толстенького Семихатко так умоляюще глядели в лицо Веры Даниловны, пухлые короткопалые руки так униженно складывались в молитвенном жесте, а круглые красные щечки так дрожали от волнения, что ее сердце дрогнуло и подобрело. “Может, он старался… — пронеслось в ее голове, украшенной седыми кудрями, словно приклеенными к черепу. — Может, ему не дается английский. Вдруг он заплачет?”… И тут же она с ужасом заметила, что по толстым щечкам текут крупные слезы, оставляя мокрые дорожки.

— Три, Семихатко… — объявила побежденная “англичанка”, поднимаясь из-за стола. — Идите умойтесь и больше никогда не приходите ко мне. Язык Байрона и Шекспира на всю жизнь останется для вас тайной за семью печатями!

За дверями аудитории Семихатко деловито вытер заплаканное лицо и положил платок в карман, в котором уже грела сердце синяя зачетка с заветным “удовлетворительно”. Все, мучения позади, теперь можно отдыхать, веселиться, играть в шахматы с закадычным дружком Толиком и готовиться к предстоящему лыжному походу.

Хоть Руслан был толстеньким и кругленьким, на лыжах он передвигался с удивительным проворством, на зависть многим атлетам. Худой носатый Толик, полностью оправдывавший свою фамилию — Углов, только завистливо крякал, глядя на скользящего, как пингвин, дружка. Их на курсе звали Патом и Паташонком: маленький пончик Семихатко и длинный угловатый Толик всюду ходили вместе и были неразлучны и на сессии, и на семинарах, и в походах, и в студенческой столовой. Углов был тугодумом, мыслителем и, честно говоря, просто занудой, постоянно рассуждающим на абстрактные темы. Руслан, наоборот, искрился остроумием и сыпал примитивными шуточками, закатываясь искренним детским смехом. Друзья родились и выросли в одном дворе, образованном несколькими высокими “сталинскими” домами, недалеко от главного машиностроительного завода, где работали их родители.

Отец Семихатко был упрямым хохлом с толстым брюшком и седым чубом; он занимал должность начальника цеха, а мать, волоокая малоросская красавица, работала в отделе кадров. Семья жила хорошо, ни в чем не нуждаясь даже в годы военных лишений; отец, правда, сутками пропадал на заводе, часто оставаясь там ночевать. Он был убежденным коммунистом, человеком горячим, отчаянным спорщиком, за что чуть не пострадал в роковом тридцать седьмом году. Но кристалльная репутация и поддержка рабочих цеха спасли свободу и жизнь упрямцу Тарасу Самойловичу Семихатко. Его только отчитали на бюро райкома за несдержанность и пригрозили выговором. С тех пор весь свой дискуссионный пыл Семихатко расточал дома, доказывая жене преимущества товаров, идей, партийных линий и других важных вещей перед такими же товарами, идеями и партийными линиями… Папаша бушевал и шумел, как “Днепр широкий” из стихотворения обожаемого им Шевченко, но скандала не происходило: меланхоличная Галина Петровна только кивала, глядя на мужа красивыми коровьими очами, да поправляла толстую косу, венчавшую ее голову. В семье была еще младшая дочь, Оксана, ей только исполнилось двенадцать лет.

В нынешнем году в семье случилась большая радость: купили телевизор “Шилялис”, что стало предметом дикой зависти со стороны всех соседей и сослуживцев. Вечерами в просторной трехкомнатной квартире Семихатко теперь собирались родственники и друзья, горячась, обсуждали футбольные матчи, смотрели новости, жадно впивались глазами в демонстрацию какого-нибудь нудного балета. Крошечный экран телевизора был источником самых интересных событий и жарких споров, в которых предводительствовал осмелевший отец семейства. После двадцатого съезда, осудившего перегибы в политике Сталина, Тарас Самойлович осмелел и то и дело громогласно высказывал свою точку зрения на те или иные события.

Обстановка в квартире Семихатко была самой теплой и дружелюбной, поэтому Руслан вырос смешливым и мягким, но с украинской хитрецой, которая и позволила ему наконец-то сдать экзамен вредной Вере Даниловне. Как ловко он распустил сопли и слезы, как жалобно перекосил пухлое детское личико в плаксивой гримасе! При воспоминании о своем театральном успехе Руслан захихикал и ускорил шаги; ему не терпелось поделиться с другом своей радостью, в лицах пересказать экзамен, изобразить сухопарую “англичанку” со всем возможным комизмом. Над землею вились снежные змеи, по обочинам дороги нарастали сугробы, а Руслан мечтал о лыжном походе, в котором он вволю насмеется, наговорится, нашутится, покажет свое мастерство бывалого лыжника и, возможно, поближе познакомится с симпатичной Любой Дубининой. Или хотя бы со смелой и спортивной Раей Портновой. Впрочем, сейчас гораздо больше его интересовали дружеские отношения с Толиком Угловым, который был его полной противоположностью.