Охота - [4]

Баба сглотнула слюну, чуть прикрыла глаза.

– Не знаешь, – сказала она, – маленькая еще. А Кощей среди нас живет. Кощей в бадье, бадья на веревке, веревка в колодце, а колодец между домов, под крестом.

Ева сразу поняла, про какой колодец говорит Баба, и содрогнулась.

– А я видела, как его туда запихивали, – сказала девочка, сидевшая у Бабиных ног. Другие дети согласно закивали.

– Что вы видели? – спросила Баба. – Вы видели, как Кощея кормят. А сидит он в колодце сто лет и еще сто. У него дыхание ледяное, а пальцы длинные и костяные, царапают стены, а на ногах у него копытца, как у черта, только рог у него один, на подбородке, словно бороденка.

Она покачнулась и стала говорить живее, уже как сказку.

– Давным-давно жил молодец. – Баба мотнула головой на одного из своих помощников. – Лицо красное как солнышко, грудь широкая, как поле, а голос низкий, как море. И пошел молодец по свету искать себе невесту. Хотел найти самую красивую, самую премудрую. Дошел до края земли и увидел девушку, красавицу небесную. Вот только не достать до нее – за самым краем земли была девушка. Молодец прутом ее захватить пытался, лозой пытался, не вышло. Тогда снова пошел по свету, искать помощника. Пришел к колодцу. У колодца камень, на камне написано: не слушай колодца, не лей в него воду. Молодец подошел осторожно, заглянул в колодец, а там темно. Молодец через край свесился и видит: далеко внизу та самая девушка, красавица, будто спит. Молодец словно потянулся к ней, а его темнота за руку хватает. И раздается голос: здравствуй, добрый молодец. За невестой пришел? Всю землю обыскал? Молодец соглашается. А что же, – голос спрашивает, – готов ты за невесту отдать? А у молодца, кроме головы, ничего не было. Голову, – сказал, – за такую красу отдам. Не нужна мне твоя голова, – отвечает колодец, – только отдай мне своего первенца. Согласился молодец, и тут же из колодца девушка вышла. Молодец срубил избу, стали жить вместе. А когда родился у молодца с девушкой первенец, жена сказала: и что, ты своего ребенка в колодец бросишь? Молодец пошел к колодцу, глянул внутрь и решил не бросать туда первенца, испугался за малыша. Стали жить дальше. Рос ребенок, такой же молодец, как отец, даже больше. И когда уже подрос, захотелось ему тоже красивую невесту найти. Он знал, что отец невесту у колодца выпросил, поэтому пошел сам к колодцу, заглянул внутрь. Здравствуй, добрый молодец, – сказала темнота из колодца, – за невестой пришел? Кивнул молодец. А замани ко мне своих родителей, будет тебе невеста, – сказал колодец. Молодец заманил своих родителей к колодцу, столкнул их внутрь. Из темноты раздались крики, кровь из колодца потекла. Молодец внутрь заглянул, а там, на самом дне, сидит козлоногий старик с рогом на подбородке и мясо ест. Длинными руками рвет ноги и руки и в рот запихивает. Молодец увидел, что это его родители. А старик поднимает к нему лицо, в котором сто зубов, и спрашивает: что, добрый молодец? Невесту хочешь? Молодец кивает. А старик ему: забирай! И кидает кость с мясом. Кость в темноте перевернулась, обернулась красивой девушкой. Молодец на ней женился, и стали жить в родительской избе у самого колодца.

Баба замолчала. Глаза у нее были закрыты, а челюсть повисла еще ниже, и теперь с нее текло, как с ложки. Дети стали по одному подниматься и уходить. Ева тоже слезла со своих корней и пошла обратно к домам. Ей очень хотелось снова посмотреть на колодец.

Когда дети ушли, Сима еще долго смотрела на костер. Оставлять его непотушенным в лесу, даже осеннем, было опасно. Лопались и стреляли искрами толстые сосновые бревна, рассыпались красные угли. Панцирь коры, за которым наблюдала Сима, с треском раскололся и исчез между двух бревен. Она придвинулась поближе к костру, и оба мальчика, которые остались рядом, чтобы помочь ей вернуться в деревню, дернулись следом. Сима осторожно погладила правого по волосам, оперлась о его плечо. Чтобы не пугать мальчиков, которые старались не смотреть ей в лицо, поправила рукой подбородок, наклонила голову так, чтобы челюсть не свисала. Сглотнула и выдохнула тихо, чтобы мальчики не услышали. Когда они еще не родились, она часто кричала от боли – тогда челюсть еще не до конца срослась, и каждый вдох она ощущала как укол гвоздем под ухо. Она научилась кричать, не двигая ртом, не напрягая горло, – высоким, протяжным визгом. Теперь же боль в челюсти была тупая и привычная. Иногда она отступала совсем, и тогда Сима думала, что скоро умрет. Потом боль возвращалась, и Сима жила дальше.

Один из мальчиков вздрогнул, и Сима поняла, что слишком крепко сжала его плечо. Сила у нее осталась только в руках – а точнее, в пальцах. Сами руки уже почти не поднимались, плохо сгибались в локтях. Но пальцами Сима когда-то играла на фортепьяно, а потом отмеривала химикаты в домашней лаборатории. Фортепьяно она не видела лет двадцать, а в лаборатории, которая теперь называлась мастерской, была в последний раз больше года назад – и то заходила всего на минуту, потому что хотела сама взять со стола таблетки. Но пальцы как будто все время готовились к тому, что снова придется работать, – Сима знала, что у мальчика на плече останутся синяки.