Охота - [3]

Мужики уже вытащили из грузовика ящики и стали по одному относить их к молельне. Ящики были большие, каждый полагалось нести вчетвером. Ева засмеялась, заметив, как мужики похожи на муравьев – колодец, который был посередине двора, они обходили слева, когда шли к молельне, и справа, когда возвращались к грузовику. Обходили с запасом, так, чтобы не коснуться колодца даже полой рубашки, – и это было понятно. Ева и сама обходила его стороной, потому что там, на дне, помещался злой человек.

– Евка! – позвал Еву кто-то, и она сразу обернулась. У другого угла дома, на краю леса, стоял мальчик в грязной рубашке. Он рукой показывал, чтобы Ева шла за ним.

– Не могу. – Ева махнула пальцами перед лицом, потом указала мальчику на рубашку. – Умойся!

Мальчик скривился, показал язык, а потом провел рукой себе по голове, вытянув вверх указательный палец. Это означало, что Ева коза и у черта на побегушках. Мальчик шутил, и Ева ответила ему тем же – тоже изобразила единственный рог (не показывать же настоящего черта с двумя), а потом еще махнула рукой по земле, чтобы знал, как его прах разметают. Мальчик рассмеялся и исчез за домом, а Ева повернулась обратно к мужикам, которые уже несли к молельне последний ящик.

Юлик мужикам не помогал – его поставили водить грузовик, потому что ему нельзя было носить тяжести, и, пока мужики таскали ящики, Юлик разговаривал с женой. Ева и не заметила, как та появилась из дома и прошла к грузовику. Вроде мгновение назад ее не было, и вот уже у колеса стоит маленькая фигурка в белой одежде.

Жена у Юлика была злая, и Ева ее не любила, поэтому пока от грузовика отвернулась, посмотрела на молельню. Оттуда как раз вышел отец.

На свету он появлялся редко. Встал на крыльце, задрав голову на крест молельни, перекрестился, потом еще наложил знак на колодец и только после этого сошел со ступенек. Еве отсюда было не слышно, но он, видимо, что-то сказал мужикам. Они взяли один из ящиков и понесли мимо дома, к мастерской.

Юлик тем временем договорил с женой и пошел к отцу, который так и остался стоять у крыльца. Ева медленно последовала за ним по краю дома, надеясь, что отец ее не заметит. Он не любил, когда дети играли тут, а не в лесу, и мог наказать или отправить в мастерскую, а Еве перемытой утром посуды хватило за глаза.

Уже у самой молельни она поймала на себе строгий взгляд, но тут к отцу подошел Юлик, и Ева поскорее шмыгнула в щель между стеной дома и углом крыльца. Там она протиснулась между двух досок и оказалась под ступенями, так что сверху, сквозь дырочку от сучка, стал виден подбородок Юлика и рука отца.

О чем отец говорил с Юликом, Ева не слушала. Вместо этого она пыталась понять – зажата у Юлика в кулаке какая-то записка или сюрприз. Через дырочку в доске его пальцев видно не было. Тогда Ева выбралась из-под крыльца, но прошла за домом, чтобы не попадаться на глаза отцу.

Она шла по краю леса, собираясь обогнуть дом и спрятаться у грузовика. Юлик обязательно должен был вернуться к машине, и, если ей повезет, он мог вернуться один, а тогда с ним можно будет поговорить.

Мальчик появился перед Евой из ниоткуда. Он снова показал на нее, изобразил однорогого черта, а потом – на лес и провел рукой по плечу, при этом сгибаясь в пояс.

– Баба сейчас будет рассказывать сказку, – сказал он, – у костра.

Для костра было еще рано, но иногда, если из города приезжал грузовик, костер разводили засветло. Ева помотала головой, стукнула кулаком о ладонь.

– Я не могу, – сказала она. – Я занята.

Мальчик покачал головой. Он был прав – сказки пропускать не полагалось. Ева вздохнула и пошла за ним следом, на ходу пытаясь разглядеть, не вернулся ли Юлик к машине. Юлик не вернулся. Оставалось надеяться, что он заночует и можно будет застать его к ночи или утром. Ева произнесла быструю молитву и осенила себя крестом, хотя вне дома или молельни делать этого детям было нельзя. Нехорошо. Мальчик обернулся, посмотрел на нее подозрительно, но ничего не сказал. Он и сам иногда крестился, когда шел в лес – так там бывало темно.

У костра собрались уже почти все дети, и Ева еле нашла себе место – села напротив Бабы на неудобный корень поваленного дерева. Так, может, было и лучше, потому что Баба Еву пугала. Это была страшная, очень худая женщина с вечными синяками под глазами. Ходила она сама с трудом, и до костра ей всегда помогали добраться старшие мальчики. Сейчас двое сидели рядом с ней, подпирая ее плечи и спину.

Баба говорила тихо, так что всем нужно было молчать, чтобы ее услышать.

– Знаете сказку про Кощея Бессмертного? – спросила Баба. Старшие дети закивали, младшие покачали головами. Ева слышала уже эту сказку и тоже кивнула. Баба вдруг подняла на нее взгляд, наклонила голову и отвесила челюсть так, что по подбородку стекла капля слюны. Это означало, что Баба Еве не верит. Ева замотала головой, надеясь, что Баба не станет ее расспрашивать.

– Где живет Кощей? – спросила Баба. Она все еще смотрела на Еву и все еще отвешивала челюсть, так что слова у нее выходили шепеляво, как будто сквозь щель в камнях.

– За горами, – сказала Ева и, чуть помедлив, добавила: – За долами, за реками.