Охота Полуночника - [19]

— Она говорит неправду, защищая меня, — признался я, вытирая рот рукавом. — Обвинение вполне справедливо. — Я набрал побольше воздуха в легкие и защебетал, подражая дрозду.

— Великолепно! — восхищенно воскликнул лавочник. — А ну-ка, еще разок, сынок!

Я повторил.

— Еще! — воскликнула какая-то женщина.

В следующие несколько минут я подражал щебетанью и пересвистам щеглов, соек, канареек, воробьев, соколов и чаек и под конец очень живо изобразил трели двух зимородков в период брачных игр.

— Поразительно! — улыбнулся лавочник.

Расточая мне похвалы, он, казалось, обращался ко всей толпе. Сейчас мне приходит в голову, что я мог бы стать циркачом или артистом в бродячей труппе уродов и выступать вместе с бородатой женщиной или двухголовыми козлами.

Когда я замолк, торговец сказал:

— Ты очень даровитый мальчик, однако ты оставил меня без товара.

— Протяни руку, — обратился к нему лавочник.

Тот ничего не сказал, опасаясь нового удара палкой.

— Пожалуйста, я не ударю тебя больше, дружище. И думаю это, — он вытащил из кармана своего жилета две большие серебряные монеты по сотне реалов каждая, — вполне возместит твои убытки. Только отдай мне деревянных птиц.

Он бросил сверкающие серебряные монеты торговцу, и тот, крепко зажав в кулаке свое вновь приобретенное богатство, направился к повозке, чтобы завершить сделку. Лавочник вдохнул щепотку табака и, чихая, попросил, чтобы я изобразил соловья. Все больше людей подходило, чтобы посмотреть на представление, более двухсот человек, согласно подсчетам Виолетты, девочки, ставшей нашим хорошим другом. Сейчас, когда я представляю себе ее такой, какой она была в тот день, не могу удержаться от смеха — она стояла впереди толпы, покусывая губы, боясь, что у меня не получится, и при этом удивленно смеясь. Даниэль, конечно, стоял рядом с ней, махал кулаком в ритм моих трелей и смотрел на меня с таким восхищением, что я чувствовал, что подражаю пению птиц исключительно для него и Виолетты. Что касается деревянных птиц, почти все они были отданы лавочнику; кроме сойки, о которой жена торговца кричала, будто та превратилась в дерево у нее в руках. Она упросила оставить эту фигурку как доказательство вмешательства святого Иоанна в наши земные дела.

Именно благодаря жене торговца мы сами поверили, что в это утро, двадцать третьего июня 1800 года, произошло настоящее чудо. Это событие даже вошло в хроники Хоакима Родригеса, члена городского совета, под названием «Превращение птиц в городе Порту». Летописец упомянул меня под искаженным именем «Джо Стюарт Зарко», поменяв местами две части фамилии. Имя Даниэля в хрониках не указано, но он упомянут там как «ловкий старший товарищ юного Зарко». В хронике также говорится о красивой набожной девочке по имени Виолетта которая первой сказала, что превращение птиц — это результат вмешательства сверхъестественных сил.

Вера в чудеса живет в Порту и по сей день, и я вынужден держать язык за зубами, чтобы случайно не проговориться о нашем обмане. Но то, что в то утро наши три судьбы пересеклись между собою, кажется мне настоящим и великим чудом.

Иногда я думаю: если нечто, имеющее символическое и непреходящее значение, случилось со мной в тот день, то всем этим я обязан, конечно, Даниэлю.

Даже сейчас, десятки лет спустя, я часто вижу во сне, как он держит в руке одну из раскрашенных нами птиц, а по его ликующему взгляду я понимаю, что он разработал новый план, который наверняка доставит нам проблемы и в то же время прославит нас.

Время от времени я представляю, как мы сидим у моего дома в Порту, и меня окутывает тепло, исходящее от улицы, от домов, от самого этого дня…

Единственный человек, которого не упомянул в своих хрониках Хоаким Родригес, рассказывая об этом случае, была моя бабушка Роза. А ведь и она, без сомнения, сыграла важную роль: я был так увлечен подражанию птичьим голосам перед толпой, что не сразу заметил, как она с выражением ужаса на лице пробралась сквозь толпу своей старческой походкой.

Когда она остановилась передо мной и посмотрела на меня, словно разгневанная королева, я понял, что все потеряно.

Я взял ее за руку и последовал за ней, как маленький Моисей, сквозь море поздравлений и похлопываний по плечам. Мне предлагали монеты, но бабушка суровым тоном запретила мне брать их.

Дома нас ждала встревоженная мама.

— Джон! — воскликнула она взволнованно и заключила меня в объятия. — Слава Богу, с тобой все в порядке!

Бабушка приказала мне идти в свою комнату и сказала маме:

— Подожди, я расскажу тебе, что он натворил, пока ты спала.

Мама крепко сжала мое плечо.

— С тобой все в порядке?

Я кивнул.

— Слава Богу. Никогда больше не поступай так со мной, Джон, — она вытерла глаза. — Я скоро приду. Ступай и переодень эти грязные вещи.

Пока я поднимался по лестнице, бабушка Роза изложила маме подробный перечень всех моих проказ за последние месяцы, описав под конец «мое цирковое представление для этого „праздношатающегося сброда“», — именно так она выразилась. Я разделся и прилег на кровать, а затем крепко заснул.

Проснувшись, я увидел, что мама сидит в моих ногах. Она приветствовала меня грустной улыбкой. Лицо у нее было заплаканным.