Охота на зайца. Комедия неудачников - [17]

Теперь у них такие рожи, что это само по себе шикарный подарок. Любуюсь ими. Мертвенно–бледные, без единой кровинки, и оживленные чем–то вроде судорог.

— …После таможни? — сглатывает толстяк.

— Ну да, я вам подам знак. До скорого! Спасибо, ребята!

Никого ни в девяносто четвертом, ни в девяносто шестом, ни даже у меня. Обычно всегда найдутся один–два мучимых бессонницей, которые знакомятся между собой да толкуют про свою бессонницу.

Она так рада вновь обрести свой рюкзачок, что тут же чмокает меня в щеку. Ночи сна это не заменит, но по крайней мере приятно. Она еще немного хнычет, но вскоре слезы иссякают. Травмы удалось избежать. Не всегда это заканчивается так хорошо. Предпочитаю об этом не вспоминать.

— Your name?

— Антуан.

— Беттина.

Моя улыбка сползает с лица. Я спрашиваю ее, неужели это имя так часто встречается на ее родине. «Нет, редко», — отвечает она. Ну да, как же, я ведь уже знавал одну такую Беттину год назад. Ей я этого не говорю, может, ее бы это расстроило. К тому же ту историю я предпочитаю хранить про себя. И что это у меня за везение такое — встречать только тех девушек, чье имя кончается на «а»?

Сегодняшняя Беттина очень хорошенькая — маленький дерзкий носик, миндалевидные глаза и белые зубы. Воображаю ее обнаженной, в сауне, рядом с собой, на острове посреди моря, где–нибудь на Фарерах. В этой сауне мы бы и заснули, я бы выпил бурбона, она аквавита,[14] и мы разговаривали бы жестами, исчерпав свой английский.

Но сейчас я ощущаю только испарину да волны тепла из барахлящего акклиматизатора. Мои паломники должны задыхаться от жары, однако никто не жалуется. Делаю Беттине ручкой и устремляюсь к обогревателю.

Мое поле деятельности ограничено всего двумя кнопками: «обогрев» и «кондиционированный воздух», но когда то или другое работает с перегрузкой, мы бываем вынуждены копаться внутри этой штуковины, как нас научили итальянские коллеги. Помнится, в свой второй или третий рейс я вызвал электрика из–за инея на одеялах. Было это в Шамбери, а появился он как ни в чем не бывало лишь в Чивиттавеккиа, за полчаса до конечной, Рома–Термини, и воскликнул: «Сейчас починим твой обогреватель!» С тех пор я выкручиваюсь сам, с помощью канцелярской скрепки, ловко согнутой и всунутой куда надо. И все работает.

***

В каком состоянии я его найду?

Он спит с открытым ртом, растянувшись на моих одеялах. В этом состоянии было бы так просто выбросить его в окно. Окно, pericoloso sporgersi.[15] В моем мозгу возникает подобная мысль, а я даже не чувствую за собой вины, я нахожу ее вполне нормальной. Присутствие этого постороннего тела в моем купе — что–то вроде бородавки, выросшей у меня на носу за одну ночь. Или того хуже — чирья, который вот–вот нагноится, если ничего не сделать.

— Эй, полегче!.. Это так вы людей будите?!

Да, именно так, ударом колена в жирное брюхо — вот как поднимают мешки с дерьмом вроде тебя. Я чуть было не сказал это вслух.

— Вы сумасшедший! — стонет он. — Я только–только заснул… всего–то крохотная передышка после почти двух часов…

— Немедленно возвращайтесь в свою коробку.

— Уже?

— О, ненадолго, через полчаса проезжаем Домо, в худшем случае придется подождать до Милана, это еще два часа. Сейчас я больше ни видеть вас не хочу, ни слышать, как вы дышите. Вы туда сами залезли, вот там и сидите. Знаете, чем я из–за вас рискую?

Он меня даже не слушает. У меня такое впечатление, что он трусит возвращаться в бак.

— Но… Разве вы не можете закрыться изнутри на висячий замок? Я бы пристроился где–нибудь в уголке… тихонько. Только бы не взаперти.

— Проблема не в этом. Изнутри я могу закрыться только четырехгранным ключом, а он стоит семнадцать франков на любом вокзале, кто угодно может себе такой достать. Слушайте, мы в точности хотим одного и того же — спать, расстаться друг с другом как можно скорее и снова завалиться на боковую. И чтобы попусту не терять времени, вам надо вернуться в укрытие. Постарайтесь вытерпеть там по крайней мере три часа. Я не собираюсь с вами возиться.

Он поднимается, бурча что–то невразумительное:

— Что толку… Милан… без денег… мои бумаги… что толку.

— И не стройте из себя капризного ребенка, — говорю я, опуская крышку. — Вспомните лучше ваши недавние разглагольствования, такие звучные и напыщенные, насчет терпения… мгновения… Воспользуйтесь собственной концепцией времени, вы ведь человек зрелый, стало быть, умеете ждать. Это так или я чего–то недопонял в ваших похвалах?

Я вдруг осознаю, что мое презрение к этому типу свело на нет все мое любопытство. Вопрос приоритета.

— За что вас ищут? За наркоту?

— За?.. Я не понял…

Значит, не за наркоту. Это очевидно. В дверь стучат. На этот раз отпираю с большей уверенностью, но по–прежнему изо всей силы упираясь локтем в ящик. Какой–то парень в круглых очках и с чемоданом собирается открыть рот, но я не оставляю ему времени на это.

— НЕТ! У меня все забито, может, вы найдете место в девяносто четвертом.

И я киваю ему на прощание, уже думая о роже, которую состроит Эрик. Он наверняка поймет, что это я, потому что пассажир, которого провели один раз, уже больше не повторит ошибки, — это отчасти как с быком на корриде. Очкарик застанет его врасплох, заявив: «Ответственный из девяносто шестого мне сказал, что у вас есть место!» И тут, честно говоря, все по правилам.