Охота на Вепря - [55]

Но спасение любимой было не все дело! Теперь не все! Прежде я не мог и подумать, что получу в руки такой знатный козырь, но фортуна говорила мне: «Иди вперед! Без оглядки иди!..»

И я пошел вперед!

Пристав Тарасенко, один из тех чиновников, которому я доверял более других, вытащил из кучки выживших бандитов одного и подтолкнул ко мне.

– Знакомьтесь, Петр Ильич, вот он, Бык Мироныч, насильник и злодей, собственной персоной!

– Сучьи дети! – с разбитой физиономией зло огрызнулся тот. – Волчары царские! – он говорил зло и тихо, почти шептал: – Гнидье! Все равно передохнете! Всех порешим!

Мне ли было не узнать этого негодяя в алой, теперь порванной на плече и животе рубахе! Чернобровый и цыганистый главарь шайки, еще недавно лешим ржавший за трапезным столом, оказался ранен в руку и бедро, но не смертельно. Сохранил даже силу! За Быком Миронычем, двинувшимся ко мне, как за волком-подранком тянулся легкий кровавый след. Крепко держа, его толкали вперед, а он все пытался стряхнуть руки победителей, глухо матерясь и сыпля проклятиями. И совсем по-звериному зарычал и даже вырвался-таки, когда Тарасенко и еще один дюжий казак поставили его передо мной.

– Что лупишься, ищейка?! – почти что плюнул он в мою сторону.

Разбойник глядел на меня с кипящим презрением, как глядят все разбойники на слуг государевых. Но и страх был в его взгляде! А я не мог скрыть своей радости. Великой радости! И выдавал это всем своим видом. Фортуна поманила меня, козырная карта, попавшая мне в руки!

Я переглянулся с Кречинским – в случае удачи у нас была особая договоренность устроить показательный спектакль! – и он одобрительно кивнул. Затем я подмигнул Тарасенко, который тоже был в курсе моего замысла. Это означало: «Тащи его в сторону!» И Тарасенко послушно поволок разбойника к колодцу. Степана я оставил с Марфушей.

У колодца я забрался в карман шинели, вытащил бумагу, тряхнул ею перед физиономией главаря банды.

– Читать умеешь? – спросил я у него.

Но в ответ услышал мат и рычание. Кровавая пена шла по его разбитым губам.

– Так умеешь или нет? – переспросил я.

– Ах ты, сука, ты мне буковки в харю не суй! – грозно и с напором огрызнулся тот. – Волк жандармский!

– Что ж, последнее слово ты сказал, – усмехнулся я. – С тебя будет. Тарасенко, веревка с тобой?

– Со мной, сударь, – деловито кивнул тот, вытащил из сумки заранее приготовленную толстую веревку и стал неспешно мастерить петлю.

– А зачем это ему веревка? – недоверчиво поглядев на опасный для любого супостата предмет, да еще с петлей, спросил Бык Мироныч. – А, волчара паскудная? И что там в твоей бумажке нацарапано?

– Во-первых, мерзавец, на волчару ты больше похож, – зло и весело заметил я. – А во-вторых, в бумажке нацарапана твоя дальнейшая судьба. Тебе, разбойник, следует выслушать приговор, а нам, – я кивнул на казаков и сыщиков в отдалении, разглядывающих мертвецов, – незамедлительно исполнить его.

– Какой еще приговор? – оцепенел главарь.

– А такой, висельник, – я взглянул на бумагу, где теснились строки из письма моего поверенного: «Что касается вашего дачного участка на Барбашиной поляне, г-н Васильчиков, то смею сообщить…» и сурово прочитал: – «За смерть помещицы Сивцовой и ее людей, а также за прочие злодеяния Верховный суд Российской империи приговаривает разбойника, именуемого Быком Миронычем, к смертной казни на том месте, где будет изловлен, через повешение, как и всех его подельников». – Я расправил бумагу с гербовой печатью и ткнул ею в разом побелевшую физиономию татя, который, я не сомневался, во-первых, совсем не умел читать, а во-вторых, и видеть ничего не мог в эту роковую для него минуту. И уж никак не мог отличить судебную печать от самой простой канцелярской! – Поэтому и прибыли мы сюда с целой армией, Бык Мироныч. Тут у нас казаков не счесть – весь хутор оцеплен. Мышь не проскочит. Две трети твоих людей мертвы, остальных мы сейчас повесим. Как в военное время – без суда и следствия. Ты же воюешь с мирным населением? – я пожал плечами. – А мы с тобой воюем. И тебя, негодяй, первым вешать будем.

– Чего? – присмирев, протянул он, только сейчас докумекав, что к чему. – Как это вешать?

– Откоптил ты свое, – я театрально кивнул. – Будет с тебя!

– А суд как же? – пролепетал он. – Как же эти, как их, присяжные…

Тарасенко зло посмеивался, наблюдая за этим спектаклем. И спокойно крутил веревку, превращая ее в роковую крепкую петлю.

– Суд присяжных, это для тех, кто его достоин, – назидательно ответил я. – Не надо было так шалить, Бык Мироныч, не стоило барыню Сивцову со свету сживать, как и слугу ее, не надо было насиловать и воровать служанок. Мы твои судьи! – глядя в его звериные глаза, сказал я. – Здесь и сейчас.

Раненый, но еще полный силы вор и убийца рухнул вдруг передо мной на колени.

– Убили Сивцову, убили, да не по своей воле, барин! Наказали нам! Кто наказал – и говорить боязно! – он подполз ко мне, оставляя кровавый след на снегу. – А ту, что забрали, Марфу-служанку, пальцем не тронули! Так ведь, барин? У нее спросите! Выжила ведь она! Сами спросите!

– Отчего же не тронули такую красавицу, а? – глядя татю в глаза, спросил я. – Отвечай, и честно. Ну? – повелительно кивнул я.