Охота на ведьм - [26]

— Александр! — прервала его эйфорию Анна Даниловна. — Вы что-нибудь понимаете?

— Пока нет, — очнулся Александр, — но давайте попробуем разобраться. Куда она могла уехать?

— Понятия не имею! Честно говоря, я надеялась найти ее здесь. Вряд ли кому-то пришло бы в голову искать ее в такой глуши.

— Да нет. Здесь есть телевизоры и множество сознательных дачников, готовых прийти на помощь нашей милиции. Особенно за вознаграждение.

— Тогда у меня больше нет вариантов. А у вас?

— На чем она уехала? Вряд ли на поезде или самолете. Там надо предъявить паспорт.

— Из гаража пропал ее белый «мерседес», наверняка на нем.

Они несколько минут помолчали. Потом Анна Даниловна сказала:

— Теперь ваша очередь, Александр. Рассказывайте, чем вы ее лечили?

— Я? — Александр усмехнулся. — Я ее не лечил. Просто заставил купаться в росе и в холодной речке. Я знаю один прием, которому меня обучил в детстве дед. С помощью него мне удалось снять приступ и заставить ее дышать, а все остальное она сделала сама. Она изобрела интересный способ изменения памяти, возможно, именно в нем причина чудесного исцеления.

— Вот, вот, вот! Именно это мне и интересно! — оживилась Анна Даниловна. — С этого места подробнее, пожалуйста! — Она вскочила, пересела за стол и достала тетрадку и ручку.

Александр со всеми подробностями, какие смог вспомнить, начал пересказывать историю с крысой*.

Анна Даниловна внимательно слушала, кивала головой и записывала его слова.

Вдруг Александр замолчал. Анна Даниловна оторвала взгляд от конспекта и в недоумении посмотрела на него.

— А дальше? Я слушаю вас.

— Вы не слушаете, вы пишете, — слегка раздраженно сказал Александр.

— Ну, да… и что?

— А не могли бы вы не писать?

— Почему?

— Не знаю! Меня это раздражает… почему-то.

— Хорошо, — и Анна Даниловна отодвинула тетрадь в сторону. — Продолжайте.

Александр начал рассказывать дальше, но заметил, что Анна Даниловна начала нервно теребить скатерть, чтобы как-то занять руки, которые постоянно тянулись к ручке и тетради.

— А почему вы не можете не писать? — спросил он.

Анна Даниловна пожала плечами.

— Вы правы, не могу. Привычка. Кажется, что если не запишу хоть единое слово, то…

— Что? Сразу же все забудете? — улыбнулся Александр. — Так не переживайте, я еще раз расскажу.

— Дело, кажется, не в этом, — смутилась Анна Даниловна.

— А в чем?

— Понимаете, в институте со мной произошла одна история… У меня вообще отличная память, поэтому я на лекциях внимательно слушала и не писала, а материал учила по учебникам. И вот однажды я пришла на экзамен, рассказала все… А преподаватель придрался к какой-то мелочи и поставил мне «неуд». Я была в шоке… Я раз десять ходила сдавать ему экзамен, чуть из института не вылетела. И вдруг он мне заявляет, что поставит тройку, если я покажу ему свои конспекты.

— Он что, дурак?

— Скорее, самодур. Но искать правду было бесполезно. И пришлось мне переписывать несколько тетрадей конспектов. И тогда он поставил мне «отлично» и сказал: «Надеюсь, впредь вы научитесь уважать преподавателя».

— То есть он воспринял то, что вы не записывали его лекции, как личное оскорбление?

— Да. И с тех пор я стараюсь проявлять уважение к рассказчику, тщательно записывая его слова, хотя, на самом деле, мне это абсолютно не нужно.

— Вот так и возникают ненужные программы генетической памяти, — улыбнулся Александр.

— Да, интересно. Никогда бы об этом не вспомнила, если бы вас не стало это раздражать. Кстати, а почему? Что такого раздражающего в моем конспектировании?

Александр задумался:

— Не знаю. Не могу вспомнить ничего, что могло бы создать это… э-э-э… раздражение.

— Да, вы правы, — засмеялась Анна Даниловна. — Это «э-э-э» необходимо будет заменить какой-то научной терминологией. В диссертации не напишешь просто «раздражение». Но, прошу вас, продолжайте.

— А вы продолжайте записывать.

— Зачем?

— Может, я тоже что-нибудь вспомню. Оксана сумела погрузиться в ситуацию с бабушкиной кошкой, только благодаря этому «раздражению». Иначе не получается. Вот вы, например, вспомнили давнюю историю только тогда, когда начали прилагать усилие, чтобы не писать. Если вы начнете писать, то я, возможно, снова уловлю этот раздражающий сигнал.

— Интересно, — усмехнулась Анна Даниловна и взяла ручку. — Давайте попробуем!

Александр несколько секунд смотрел на Анну Даниловну.

— Знаете, чего вам не хватает?

— Чего?

— Белого халата и настольной лампы.

— Извините, халат не захватила с собой, — интонация Анны Даниловны странным образом изменилась, стала какой-то насмешливой.

— И еще, — продолжил Александр задумчиво, — надо, чтобы лампа била светом мне в глаза.

— Это уже похоже на допрос в НКВД.

— Нет, это больница… но допрос… допрос в больнице… Бред какой-то!

Анна Даниловна отложила ручку и другим уже более мягким тоном спросила:

— Скажите, Александр, а у вас никто из родственников не попадал на принудительное лечение в психиатрическую больницу по политическим мотивам?

Александр буквально онемел от этого вопроса. Ему вдруг все стало понятно.

— Отец! Мой отец умер в больнице. И больше я ничего о нем не знаю.

— Очень похоже, — кивнула Анна Даниловна.

— Итак, что было дальше? — спросила она после минуты молчания.