Охота на сурков - [184]
Улыбнувшись, я сказал:
— Приятно? Как известно, шпион должен быть готов к тому, что его в любую минуту могут схватить и расстрелять.
С танцплощадки поднимались испарения, смешанные с дымом сигар «бриссаго», запахом подгоревшей колбасы и винным перегаром; в зале висело настоящее густое облако. Я снял бумажную шапочку и начал обмахиваться ею, как веером. Ленц вдруг уставился на мой лоб и сказал:
— Послушай, ты к этому уже привык…
— К чему?
— К тому, что тебя расстреливают.
Он громко и раскатисто расхохотался, помахал поднятой рукой. Карнавальная турецкая феска свалилась у него с головы.
— Кади Фатерклопп во время учебной стрельбы из пулемета был на волосок от смерти, я его чуть не застрелил из своего «фуррера-двадцать пять», так записано в протоколе у военного юриста. А между прочим, пули пролетели в трех метрах от его планшетки на животе, прошли слева, а не справа, и капитан ни на волос не пострадал. Но как он повел себя? Как? Завизжал, будто недорезанная свинья.
— Вот именно, — сказал я, — хоть и на далеком расстоянии, но у меня было такое же впечатление.
— На расстоянии? У тебя-я-я?
— В среду утром около одиннадцати мы остановились…
— Точно в это время все и случилось, — сказал Ленц.
— …У морены ледника Мортерач, с Дьяволеццы я услышал стрекотанье пулемета, а вслед за этим долгий, пронзительный крик, казалось, визжит свинья, которая…
Цбраджен наградил плюшевого мишку на коленях у Верены увесистым шлепком.
— Я же говорил тебе! Разве не говорил я тебе, что он профессиональный шпиончик?
Неприятно пораженная Верена Туммермут прищурила свои поросячьи глазки.
— За каким чертом ты-ы, курортник, очутился на территории, где проводились военные маневры?
— Я ехал на машине вместе с Йоопом тен Бройкой и со всей компанией в монастырскую гостиницу Бернины, и мы остановились на несколько минут над мореной Мортерача.
— Мингер тен Бройка, которому фирма «Братья Цбраджены» поставила тысячи бревен для опор, когда он строил «Акла-Сильву». Тен Бройка выше всяких подозрений, ты не шпион, шпион.
Ансамбль «Двойное эхо Голубого озера» в таком быстром темпе заиграл лендлер, что он напомнил чем-то одну из быстрых пьес Моцарта. Ленц опрокинул еще рюмку маланзенского, по-прежнему не сводя глаз с моего лба; впрочем, ни неподвижный тяжелый взгляд, ни бледность, ни тонкая пленка пота на лбу и над верхней губой не обезобразили его грубоватого, но красивого и мужественного лица (пожалуй, оно слегка напоминало этрусского Аполлона).
— Да, Солдат-Друг пойдет под трибунал из-за собственной глупости. Солдат-Друг должен был бы ненароком застрелить этого кровопийцу. Во-о-о-т, что ему следовало сделать. Застрелить по неосторожности Кади на Дьяволецце. Застрелить по не-о-сто-рож-но-сти. — Этот монолог Цбраджен произнес в тоне добродушной болтовни, хотя иногда вдруг сквозь эту болтовню прорывалось нечто опасное, неуправляемое.
— Ленц! — запищала Верена Туммермут, видно по-настоящему тревожась. — Ты в лоск пьян.
— Солдат-Друг никогда не бывает пьян в лоск. — Цбраджен загасил горящий взгляд; теперь его лицо показалось мне размягченным и даже облагороженным.
— Святые угодники, что будет, если это услышит твой брат Бальц.
— Эх, Верена, плевать я хотел на моего брата Бальца. — Ленц поднялся; стоял на ногах твердо, не качался. — А теперь я хочу станцевать лендлер с непорочной девушкой.
Туммермут не подала виду, насколько ее задели слова Ленца.
— Хорошо, а мы-ы, значит, должны сидеть здесь и караулить карабин Бальца.
— Почему, — спросил я, стараясь отвлечь мою собеседницу, — почему, собственно, он прихватил с собой карабин?
— Да потому что носил его к оружейных дел доктору. Завтра в честь начала летнего сезона в Цуоце будет стрельба — оружейный салют. Да, стрельба, вот как. — Ленц снял карабин и понес на вешалку дулом вниз, небрежно помахивая им. В зале царила суматоха — разыгрывалась лотерея.
Парень с серьгой возвестил:
— Дамы приглашают кавалеров.
К Ленцу, который снова появился в зале, подошла молодая девица, светлокожая, веснушчатая, но со спутанной гривой черных без блеска негритянских курчавых волос (эту помесь сарацинов с алеманами нередко встречаешь в Энгадине); из-за высоких каблуков она двигалась неуверенно, боясь споткнуться, Ленцу поклонилась с застенчивой ухмылкой.
Тот ответил ей трубным гласом героя «Илиады», правда немного утомленного героя.
— Урселина вы-ы-ы-брала провинившегося Солдата-Друга! За это она получит бу-у-у-кет с его груди!!!
Широким жестом он расстегнул пуговицу рубашки и начал рвать, дергать волосы на груди, маскируя мимолетную боль раскатистым хохотом; через секунду он уже держал в кулаке клок влажных, блестящих от пота волос.
— Дарю букет волос с своей груди красотке, которую всегда готов прижать к своей груди. — Он встал на колени, протянув Урселине клок волос, а потом издал ликующий возглас, и волосы разлетелись во все стороны. Этот свой коронный номер красавец солдат уже исполнял у Пьяцагалли. Однако там он паясничал из задора и молодого озорства, а сейчас, казалось, Цбраджен пытается скрыть душевную рану. Да, рану.
Но вот он уже бросил мелочь парню с серьгой и закружил сарацинку из Граубюндена.
Написанная в изящной повествовательной манере, простая, на первый взгляд, история любви - скорее, роман-катастрофа. Жена, муж, загадочный незнакомец... Банальный сюжет превращается в своего рода "бермудский треугольник", в котором гибнут многие привычные для современного читателя идеалы.Книга выходит в рамках проекта ШАГИ/SCHRITTE, представляющего современную литературу Швейцарии, Австрии, Германии. Проект разработан по инициативе Фонда С. Фишера и при поддержке Уполномоченного Федеративного правительства по делам культуры и средств массовой информации Государственного министра Федеративной Республики Германия.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.