Охота на рыжего дьявола. Роман с микробиологами - [2]

А(врачи — убийцы) = Б (евреи)

А(врачи — убийцы) = В (шпионы)

следовательно:

Б (евреи) = В (шпионы).

Класс молчал, подавленный фашистской логикой учителя. Продолжая масляно улыбаться раздутыми щеками, растопыренными усами и узкими зелеными глазами, Кис-Кис спросил: «Кто согласен с правильным решением этой логической задачи?» Класс молчал. Тогда Кис-Кис начал опрашивать по списку каждого ученика, начиная с Миши Алсуфьева и кончая Колей Хрусталевым. Каждый из них поднимался и молча стоял, пока взбешенный Кис-Кис не ставил ему двойку и приступал к следующему. Весь класс отказался отвечать. Кис-Кис дошел до меня и прекратил опрос.

Ровно через месяц после смерти Сталина (5 марта 1953 года) «дело о врачах-убийцах» было прекращено (3 апреля 1953 года), и арестованные были освобождены.

Вот в каком состоянии и в какой обстановке я должен был решать свое будущее. Я выбрал профессию врача.

Аттестат, полученный после выпускных экзаменов, был у меня хороший: всего несколько четверок, остальные пятерки. После того, что мы пережили в связи с «делом врачей», после такого волшебного конца, когда, как в сказке, умирает Злой Колдун и побеждает Справедливость, ничто, казалось, не помешает мне стать врачом. В легком, я бы сказал поточнее, в бравурном настрое духа я отвез мои документы в Приемную Комиссию Первого Ленинградского медицинского института, который находился на Петроградской стороне поблизости от площади Льва Толстого. Легкости настроения (браваде, что ли?) еще способствовал мой приятель Юра Михайлов, по-моему, очень одаренный поэт, который поступал в одно из офицерских училищ. Он жил в остановке от 1-го ЛМИ (так сокращенно назывался мой медицинский институт). Я сразу же стал называть его не иначе, как мой. Надо было сдать четыре экзамена: литература (устная), русский письменный (сочинение), физика и, кажется, химия (оба устно). Вместо усиленной подготовки мы бродили по набережным Невы и Невки, читали стихи, ходили в кино и таращились на девочек. Я получил все четверки и с тем же легким настроением, которое началось в апреле после прекращения «дела врачей», стал ждать решения Приемной Комиссии. По правде говоря, я не сомневался в хорошем исходе. Если иногда и появлялись тревожные мыслишки, то по ассоциации с ужасными недавними событиями, да и двумя инцидентами, произошедшими на вступительных экзаменах. Один был на физике, когда экзаменатор оборвал меня в самом конце ответа, спросив: «Как звали первооткрывателя светоэффекта?» Я ответил: «Столетов». Экзаменатор переспросил: «А поточнее?» «Столетов», повторил я. «Абитурьент Шраер, надо бы помнить имя-отчество нашего знаменитого русского физика. Его звали Александр Григорьевич», — сказал экзаменатор и поставил мне четверку. Когда я сдавал устный экзамен по литературе, важная дама с прической, опаленной перекисью водорода, попросила прочитать на память мое любимое стихотворение. Я подумал и назвал «Конь Блед» Брюсова. Это было стихотворение из томика Валерия Брюсова, который подарил мне Юра Михайлов. «Вы уверены, Шраер, что предпочитаете Брюсова, а не Пушкина, Лермонтова или Некрасова?» «Да, уверен», — ответил я и, прочитав первую строфу стихотворения «Конь Блед», получил четверку. Дальше дама-экзаменатор слушать не захотела.

Еще через неделю-две в коридоре рядом с Приемной Комиссией вывесили списки абитуриентов. Около каждой фамилии стояло: принят или не принят. Или что-то в этом роде. Многие радовались. Кое-кто плакал. Такова реальность приемного конкурса. К своему удивлению, я нашел себя в двух списках. В одном я был принят со средним баллом 4, в другом нет (средний балл 3). Там, где я был принят, меня звали Шраер Давид Пейсахович. Там, где нет: Шраер Давид Борисович. В недоумении я пошел в Приемную Комиссию. Оказалось, что был еще один абитуриент с моей фамилией и даже моим именем. Мы различались отчествами. Я разыскал своего «двойника». Он приехал в Ленинград из Белоруссии. Оказывается, с его средним баллом мальчиков принимали в Педиатрический институт. Все закончилось хорошо, он стал детским врачом.

ГЛАВА 2 Знакомство с микробиологией

Еще в школе я прочитал книгу французского писателя и ученого Поля де Крюи «Охотники за микробами». Дженнер, Пастер, Кох, Мечников казались мне необыкновенными людьми, героями, первооткрывателями, вроде Колумба и Магеллана. Я мечтал стать таким же. Но как? Каким образом войти в этот мир невероятных приключений, я не знал. Надо было ждать целый год до того, как на втором курсе мы станем изучать микробиологию. А до этого предстояло зубрить названия костей, мышц и внутренних органов, переходя от учебника «Анатомии» к препаратам, пропахшим разъедающим глаза формалином. Не все выдерживали ежедневной зубрежки в анатомичке. Анатомия мне давалась легко. Помогло желание подражать дяде Израилю, хирургу, который не раз повторял, что без изучения анатомии невозможно хорошо оперировать. Я вначале хотел стать хирургом и даже занимался травматологией, начиная со второго курса, сначала дежуря по вечерам или по ночам как санитар, а потом как фельдшер в травматологическом отделении больницы Эрисмана. Дело в том, что 1-й ЛМИ располагался на территории больницы Эрисмана. А на травматологию меня устроила двоюродная тетушка Мира Марковна Гальперин, которая работала в поликлинике больницы Эрисмана физиотерапевтом. Еще один врач в моей родне. Будут и другие. Так что я занимался анатомией, если не с удовольствием, то с усердием и надеждой, что мне это очень пригодится. И пригодилось, когда после медицинского института я стал армейским врачом. На травматологии, обсуждая рентгенограммы с хирургом-травматологом, а потом самостоятельно изучая их, я научился разбираться в переломах тех самых костей, которые я зубрил в анатомичке.